Просто удивительным источником информации могут быть мемуары. Не раз убеждался в этом, работая в историческом журнале «Ваш тайный советник» и берясь за какую-то тему. Так открыл для себя реального Вальтера Шеленберга — почти культового персонажа советского фильма «Семнадцать мгновений весны». Он даже интереснее киношного и вполне мог бы не только работать в разведке, но и писать шпионские романы. Впрочем за него это сделали другие в том числе советские и российские писатели. Некоторые сюжеты известных произведений явно позаимствованы из книги мемуаров Шеленберга. Да и как было не позаимствовать. Написанное им заставляет иначе взглянуть на многие ключевые моменты Второй мировой войны.
Продолжаем знакомить читателей с «сенсационными» воспоминаниями Вальтера Шелленберга, бригадефюрера СС, возглавлявшего вешнюю разведку (СД) в Главном управлении имперской безопасности. Начало читайте здесь.
У немцев не хватало самолетов на заброску агентуры в СССР. С этим постоянно возникали задержки. «Ничто так не нервирует агента и не подрывает его моральное состояние, как слишком продолжительное ожидание», — пишет Шелленберг. Для того, чтобы диверсантов чем-то занять, из них сформировали боевую часть «Дружина». Она должна была обеспечивать безопасность в немецком тылу и при необходимости вести бои с партизанами. Командиром назначили полковника Родионова по кличке «Гиль». Это стало роковой ошибкой.
«Когда „Дружина“ конвоировала длинную колонну пленных партизан, полковник Родионов приказал своим людям атаковать отряд СС, сопровождавший конвой. Немцы были застигнуты врасплох, русские перебили их всех до одного самым зверским образом… Родионов, установивший связь с центральным штабом партизанского движения в Москве,. после этого избиения вылетел с секретного партизанского аэродрома в Москву. Там он был принят лично Сталиным…»
Возможно, из-за подобных инцидентов Гитлер и Гиммлер долго отказывались задействовать на фронте «Русскую освободительную армию» генерала Власова, согласившись на это только в самом конце войны. Считалось, что он недостаточно надежен и может открыть важный участок немецкого фронта для Красной армии. Опасались также организованного восстания в Германии, где находились миллионы советских людей, занятых на разных работах. «Это была излюбленная тема Мюллера», — пишет Шелленберг.
Шелленберг пишет о чрезвычайно важном разведисточнике, ценность которого, впрочем, не была понята германской верхушкой. Это «был немецкий еврей, использовавший совершенно необычные методы работы… Его сеть охватывала несколько стран и имела разветвленную агентуру во всех слоях общества. Он ухитрялся получать наиболее точную информацию от источников, работавших в высших эшелонах русской армии… Этот человек работал действительно мастерски. Он мог сообщать и о крупных стратегических планах, и о передвижениях войск, иногда даже отдельных дивизий. Его донесения поступали обычно за две-три недели до предсказываемых событий, так что наши руководители имели время подготовить соответствующие контрмеры, точнее могли бы это сделать, если бы Гитлер обращал более серьезное внимание на подобные донесения».
Но Шелленбергу приходилось отчаянно бороться, чтобы защитить такого ценного сотрудника. Донесениям разведчика не верили из-за его национальности. «За спиной Кальтенбруннера и Мюллера скрывалась клика, желавшая устранить «еврея».
Шелленберг упоминает о двух немцах высокого ранга, питавших симпатии к России — Мартине Бормане (начальнике партийной канцелярии НСДАП) и Генрихе Мюллере (начальнике тайной полиции). Серьезные подозрения насчет последнего возникли в 1943 году. После одного из совещаний уже почти ночью Мюллер, успевший к тому моменту крепко выпить, захотел поговорить с Шелленбергом. В этом разговоре он сказал, что Германию погубит не недостаточный военный потенциал, а духовные ценности немецкой элиты, которая в глубине души не верит в национал-социализм. Что окружение Гитлера постоянно грызется друг с другом, а сам фюрер использует и культивирует эту грызню, чтобы властвовать. Именно в такой организации власти, по мнению Мюллера, заключался главный недостаток Гитлера. При этом он хорошо отзывался о Сталине: «Подумайте только, что пришлось перенести его системе в течение последних двух лет, а каким авторитетом он пользуется в глазах народа…» Мюллер считал, что Сталин стоит невообразимо выше всех лидеров западных держав, и именно с ним Германии следовало был заключить соглашение, причем в кратчайший срок. «Это был бы удар для зараженного проклятым лицемерием Запада, от которого он никогда не смог бы оправиться, — полагал Мюллер. — Говоря с русскими, всегда ясно как обстоят дела: или они вам снимут голову или начнут вас обнимать. А эта западная свалка мусора все толкует о Боге и других возвышенных материях, но может заморить голодом целый народ, если придет к выводам, что это соответствует ее интересам».
После этого разговора Шелленберг сделал вывод, что Мюллер больше не верил в победу Германии и стал «идеологическим перевертышем». Что было очень опасно, так как «Мюллер был живой картотекой. Ему были известны самые интимные эпизоды жизни лидеров рейха». Шелленберг пишет, что между ними шла своеобразная дуэль в темноте. И напрямую обвиняет Мюллера в предательстве: «Враждебность его особенно усилилась с конца 1943 года, когда он установил контакт с русской секретной службой… В 1945 году он присоединился к коммунистам, а в 1950 году один немецкий офицер, возвратившийся из русского плена, рассказал мне, что в 1948 году видел Мюллера в Москве. Вскоре после той встречи Мюллер умер.»
Шелленберг пишет о двух планируемых покушениях. Одно замышлял министр иностранных дел Германии Риббентроп, другое — министр внутренних дел Гиммлер. Риббентроп хотел лично убить Сталина еще до войны и обратился к Шелленбергу за помощью. Вот каким запомнился тому этот разговор:
«Риббентроп объяснил мне, что весь режим в России держится на способностях и искусстве одного человека — Сталина…
— В личной беседе с фюрером, — продолжал он, — я сказал, что готов пожертвовать собой ради Германии. Будет организована конференция, в работе которой примет участие Сталин. На этой конференции я должен убить его.
— Один? — спросил я.
Риббентроп резко повернулся ко мне.
— Фюрер сказал, что одному это не сделать. Он просил назвать человека, который сможет помочь мне. — Риббентроп пристально посмотрел на меня и добавил: — Я назвал вас.»
Риббентроп прослышал, что техническая группа Шелленберга изготавливает револьверы в виде ручки, которую надо было пронести на конференцию. Шелленберг счел этот план «результатом нервного и умственного переутомления» Риббентропа и указал на главную сложность — заманить Сталина на какую-либо конференцию.
У Гиммлера родился другой план. «В соответствии с ним наши специалисты изготовили мину размером с кулак, которая имела вид кома грязи. Она должна была быть прикреплена к машине Сталина. Мина имела запал, управляемый с помощью коротковолнового передатчика, и была настолько мощной, что когда при испытании мы взорвали ее, то от нашей машины почти ничего не осталось. Передатчик был не более пачки сигарет и мог подорвать мину на расстоянии до 11 километров. Двое бывших военнослужащих Красной армии, находившиеся до войны в течение долго времени в ссылке в Сибири, взялись выполнить это задание (один из них был знаком с механиком из гаража Сталина). Ночью на большом транспортном самолете они были доставлены к тому месту, где по сообщению наших агентов, находилась ставка Сталина. Они спрыгнули с парашютом, и, насколько мы смогли установить, приземлились в указанном месте. Однако это было последнее, что мы о них слышали, хотя оба имели коротковолновые передатчики. Я не уверен, что они вообще попытались выполнить задание. Более вероятно, что очень скоро после приземления они были схвачены или сами сдались органам НКВД и рассказали о задании.»
Шелленберг вспоминает разговор с Гиммлером, состоявшийся в 1942 году. Когда они стояли у огромного глобуса, Гиммлер взмахнул рукой над Россией, потом, повернув глобус, провел рукой через Китай и спросил: «А что случилось бы, если в один прекрасный день Россия соединилась бы с Китаем?». Результат этого альянса, по мнению Гиммлера, можно было бы описать одной фразой: «Боже, покарай Англию!»
Шелленберг пишет о том, что Гитлер не верил в существование Бога. «Он верил только в кровную связь между поколениями, сменявшими друг друга, и в какое-то туманное понятие о судьбе или провидении. Не верил он и в загробную жизнь. В связи с этим он часто цитировал отрывок из «Эдды»., являвшейся для него выражением глубочайшей нордической мудрости: «Все проходит, ничего не остается, кроме смерти и славы о подвигах».
В конечном итоге вера Гитлера в свою «миссию» по мнению Шелленберга превратилась в манию…
В курсе всех диагнозов фюрера был Гейдрих. Шелленберг тоже смог их увидеть, когда после гибели Гейдриха диагнозы передали в канцелярию Гиммлера. «Они показывали, что Гитлер был настолько увлечен сидевшими внутри него демоническими силами, что и думать забыл о естественных отношениях с женщиной… Во время своих речей он впадал или, вернее, вгонял себя в такое вакханальное бешенство, что достигал полного эмоционального удовлетворения».
Однажды Гиммлер взял Шелленберга с собой на доклад к Гитлеру. Облик фюрера его шокировал: «В течение долгого времени мне не приходилось видеть Гитлера, и я был просто поражен его видом. Взгляд его, который раньше был таким строгим и властным, теперь стал апатичным и усталым. Левая рука так сильно тряслась. что он был вынужден иногда поддерживать ее правой. Спина согнулась так, что он выглядел горбатым. Ступал он тяжело и неуклюже».
Шелленберг замечает, что с конца 1943 года у Гитлера обнаружились симптомы болезни Паркинсона. «Доктор де Кринис, а также два личных врача Гитлера, доктор Брандт и доктор Штумпфеггер, сделали заключение, что наступило хроническое перерождение нервной системы».
Просто удивительным источником информации могут быть мемуары. Не раз убеждался в этом, работая в историческом журнале «Ваш тайный советник» и берясь за какую-то тему. Так открыл для себя реального Вальтера Шеленберга — почти культового персонажа советского фильма «Семнадцать мгновений весны». Он даже интереснее киношного и вполне мог бы не только работать в разведке, но и писать шпионские романы. Впрочем за него это сделали другие в том числе советские и российские писатели. Некоторые сюжеты известных произведений явно позаимствованы из книги мемуаров Шеленберга. Да и как было не позаимствовать. Написанное им заставляет иначе взглянуть на многие ключевые моменты Второй мировой войны.
Продолжаем знакомить читателей с «сенсационными» воспоминаниями Вальтера Шелленберга, бригадефюрера СС, возглавлявшего вешнюю разведку (СД) в Главном управлении имперской безопасности. Начало читайте здесь.
У немцев не хватало самолетов на заброску агентуры в СССР. С этим постоянно возникали задержки. «Ничто так не нервирует агента и не подрывает его моральное состояние, как слишком продолжительное ожидание», — пишет Шелленберг. Для того, чтобы диверсантов чем-то занять, из них сформировали боевую часть «Дружина». Она должна была обеспечивать безопасность в немецком тылу и при необходимости вести бои с партизанами. Командиром назначили полковника Родионова по кличке «Гиль». Это стало роковой ошибкой.
«Когда „Дружина“ конвоировала длинную колонну пленных партизан, полковник Родионов приказал своим людям атаковать отряд СС, сопровождавший конвой. Немцы были застигнуты врасплох, русские перебили их всех до одного самым зверским образом… Родионов, установивший связь с центральным штабом партизанского движения в Москве,. после этого избиения вылетел с секретного партизанского аэродрома в Москву. Там он был принят лично Сталиным…»
Возможно, из-за подобных инцидентов Гитлер и Гиммлер долго отказывались задействовать на фронте «Русскую освободительную армию» генерала Власова, согласившись на это только в самом конце войны. Считалось, что он недостаточно надежен и может открыть важный участок немецкого фронта для Красной армии. Опасались также организованного восстания в Германии, где находились миллионы советских людей, занятых на разных работах. «Это была излюбленная тема Мюллера», — пишет Шелленберг.
Шелленберг пишет о чрезвычайно важном разведисточнике, ценность которого, впрочем, не была понята германской верхушкой. Это «был немецкий еврей, использовавший совершенно необычные методы работы… Его сеть охватывала несколько стран и имела разветвленную агентуру во всех слоях общества. Он ухитрялся получать наиболее точную информацию от источников, работавших в высших эшелонах русской армии… Этот человек работал действительно мастерски. Он мог сообщать и о крупных стратегических планах, и о передвижениях войск, иногда даже отдельных дивизий. Его донесения поступали обычно за две-три недели до предсказываемых событий, так что наши руководители имели время подготовить соответствующие контрмеры, точнее могли бы это сделать, если бы Гитлер обращал более серьезное внимание на подобные донесения».
Но Шелленбергу приходилось отчаянно бороться, чтобы защитить такого ценного сотрудника. Донесениям разведчика не верили из-за его национальности. «За спиной Кальтенбруннера и Мюллера скрывалась клика, желавшая устранить «еврея».
Шелленберг упоминает о двух немцах высокого ранга, питавших симпатии к России — Мартине Бормане (начальнике партийной канцелярии НСДАП) и Генрихе Мюллере (начальнике тайной полиции). Серьезные подозрения насчет последнего возникли в 1943 году. После одного из совещаний уже почти ночью Мюллер, успевший к тому моменту крепко выпить, захотел поговорить с Шелленбергом. В этом разговоре он сказал, что Германию погубит не недостаточный военный потенциал, а духовные ценности немецкой элиты, которая в глубине души не верит в национал-социализм. Что окружение Гитлера постоянно грызется друг с другом, а сам фюрер использует и культивирует эту грызню, чтобы властвовать. Именно в такой организации власти, по мнению Мюллера, заключался главный недостаток Гитлера. При этом он хорошо отзывался о Сталине: «Подумайте только, что пришлось перенести его системе в течение последних двух лет, а каким авторитетом он пользуется в глазах народа…» Мюллер считал, что Сталин стоит невообразимо выше всех лидеров западных держав, и именно с ним Германии следовало был заключить соглашение, причем в кратчайший срок. «Это был бы удар для зараженного проклятым лицемерием Запада, от которого он никогда не смог бы оправиться, — полагал Мюллер. — Говоря с русскими, всегда ясно как обстоят дела: или они вам снимут голову или начнут вас обнимать. А эта западная свалка мусора все толкует о Боге и других возвышенных материях, но может заморить голодом целый народ, если придет к выводам, что это соответствует ее интересам».
После этого разговора Шелленберг сделал вывод, что Мюллер больше не верил в победу Германии и стал «идеологическим перевертышем». Что было очень опасно, так как «Мюллер был живой картотекой. Ему были известны самые интимные эпизоды жизни лидеров рейха». Шелленберг пишет, что между ними шла своеобразная дуэль в темноте. И напрямую обвиняет Мюллера в предательстве: «Враждебность его особенно усилилась с конца 1943 года, когда он установил контакт с русской секретной службой… В 1945 году он присоединился к коммунистам, а в 1950 году один немецкий офицер, возвратившийся из русского плена, рассказал мне, что в 1948 году видел Мюллера в Москве. Вскоре после той встречи Мюллер умер.»
Шелленберг пишет о двух планируемых покушениях. Одно замышлял министр иностранных дел Германии Риббентроп, другое — министр внутренних дел Гиммлер. Риббентроп хотел лично убить Сталина еще до войны и обратился к Шелленбергу за помощью. Вот каким запомнился тому этот разговор:
«Риббентроп объяснил мне, что весь режим в России держится на способностях и искусстве одного человека — Сталина…
— В личной беседе с фюрером, — продолжал он, — я сказал, что готов пожертвовать собой ради Германии. Будет организована конференция, в работе которой примет участие Сталин. На этой конференции я должен убить его.
— Один? — спросил я.
Риббентроп резко повернулся ко мне.
— Фюрер сказал, что одному это не сделать. Он просил назвать человека, который сможет помочь мне. — Риббентроп пристально посмотрел на меня и добавил: — Я назвал вас.»
Риббентроп прослышал, что техническая группа Шелленберга изготавливает револьверы в виде ручки, которую надо было пронести на конференцию. Шелленберг счел этот план «результатом нервного и умственного переутомления» Риббентропа и указал на главную сложность — заманить Сталина на какую-либо конференцию.
У Гиммлера родился другой план. «В соответствии с ним наши специалисты изготовили мину размером с кулак, которая имела вид кома грязи. Она должна была быть прикреплена к машине Сталина. Мина имела запал, управляемый с помощью коротковолнового передатчика, и была настолько мощной, что когда при испытании мы взорвали ее, то от нашей машины почти ничего не осталось. Передатчик был не более пачки сигарет и мог подорвать мину на расстоянии до 11 километров. Двое бывших военнослужащих Красной армии, находившиеся до войны в течение долго времени в ссылке в Сибири, взялись выполнить это задание (один из них был знаком с механиком из гаража Сталина). Ночью на большом транспортном самолете они были доставлены к тому месту, где по сообщению наших агентов, находилась ставка Сталина. Они спрыгнули с парашютом, и, насколько мы смогли установить, приземлились в указанном месте. Однако это было последнее, что мы о них слышали, хотя оба имели коротковолновые передатчики. Я не уверен, что они вообще попытались выполнить задание. Более вероятно, что очень скоро после приземления они были схвачены или сами сдались органам НКВД и рассказали о задании.»
Шелленберг вспоминает разговор с Гиммлером, состоявшийся в 1942 году. Когда они стояли у огромного глобуса, Гиммлер взмахнул рукой над Россией, потом, повернув глобус, провел рукой через Китай и спросил: «А что случилось бы, если в один прекрасный день Россия соединилась бы с Китаем?». Результат этого альянса, по мнению Гиммлера, можно было бы описать одной фразой: «Боже, покарай Англию!»
Шелленберг пишет о том, что Гитлер не верил в существование Бога. «Он верил только в кровную связь между поколениями, сменявшими друг друга, и в какое-то туманное понятие о судьбе или провидении. Не верил он и в загробную жизнь. В связи с этим он часто цитировал отрывок из «Эдды»., являвшейся для него выражением глубочайшей нордической мудрости: «Все проходит, ничего не остается, кроме смерти и славы о подвигах».
В конечном итоге вера Гитлера в свою «миссию» по мнению Шелленберга превратилась в манию…
В курсе всех диагнозов фюрера был Гейдрих. Шелленберг тоже смог их увидеть, когда после гибели Гейдриха диагнозы передали в канцелярию Гиммлера. «Они показывали, что Гитлер был настолько увлечен сидевшими внутри него демоническими силами, что и думать забыл о естественных отношениях с женщиной… Во время своих речей он впадал или, вернее, вгонял себя в такое вакханальное бешенство, что достигал полного эмоционального удовлетворения».
Однажды Гиммлер взял Шелленберга с собой на доклад к Гитлеру. Облик фюрера его шокировал: «В течение долгого времени мне не приходилось видеть Гитлера, и я был просто поражен его видом. Взгляд его, который раньше был таким строгим и властным, теперь стал апатичным и усталым. Левая рука так сильно тряслась. что он был вынужден иногда поддерживать ее правой. Спина согнулась так, что он выглядел горбатым. Ступал он тяжело и неуклюже».
Шелленберг замечает, что с конца 1943 года у Гитлера обнаружились симптомы болезни Паркинсона. «Доктор де Кринис, а также два личных врача Гитлера, доктор Брандт и доктор Штумпфеггер, сделали заключение, что наступило хроническое перерождение нервной системы».
Многие не поняли, что он хотел сказать при взлете космического корабля
Многие из послевоенных откровений «начальника Штирлица» и сегодня кажутся сенсационными
