— Как живется Дудаевым при новом режиме?
— Пройдите по нашей улице, сами посмотрите. Дома все взорваны, вещи разграблены, документы сгорели, в наш квартал заехали три бэтээра. Два встали по краям, а третий стрелял — разбивал ворота. Из моего дома вещи в три захода вывозили, дом потом подожгли. Соседи рассказывали, что ходили какие-то наводчики в масках и показывали военным, где мы живем.
Мы, когда выезжали, не успели взять с собой ничего. Сами еле ноги унесли. В моей семье, например, двенадцать человек (из них пятеро детей), а денег на всех в тот момент было только полтора миллиона (полторы тысячи рублей после деноминации 1998 года — В. Ч.). Да и не думали, признаться, что они именно так будут наводить конституционный порядок. Ладно боевики, ладно война, но дома, кирпичи-то при чем?
Дом Джохара чуть ниже по Ялтинской улице находился. Его тоже взорвали. Но взорвали уже гораздо позже, после всех военных действий. Прошлым летом, на день независимости, когда слух прокатился, что брат возвращается в город. Причем сделали это не российские военные, потому что комендатура, наоборот, никому не давала этот дом трогать. Это свои, местные, постарались.
Завгаев (пророссийский глава Чеченской республики в 1995-1996 годах — В. Ч.)заявлял недавно, что родственники Дудаева живут в трехэтажных храмах и имеют прислугу. Что же — пойдите взгляните на эти руины, вы увидите, что и раньше, до разрушения, наши дома не были похожи на храмы. И я сам бы сегодня нанялся в прислуги, лишь бы у меня был хлеб и я мог прокормить своих детей.
Соседи дали большой матрас, мы положили его на пол и спим на нем всей семьей — своим теплом обогреваемся, потому что нам даже накрыться нечем. В доме — ни чашек, ни тарелок, ни вилок, ни ножей. Но у меня по сравнению с братьями еще хоть что-то есть. Есть вот эта времянка, которую клал еще сам Джохар, когда в восьмом классе учился. Мы ее только и смогли по-быстрому восстановить для того, чтобы было, где людей принимать на его поминки.
Наши дети при нас. Они не идут воевать, но и работать им негде. Сейчас в республике вообще не устроиться на работу, а уж им с их фамилией и подавно. Куда им податься? Кем стать? Спекулянтами, анашистами, убийцами и ворами? Им даже выйти некуда.
Вот соберутся здесь после восьми вечера и сидят, по домам расходиться боятся. У них — мы, уже старые матери и отцы. И единственный выход: выживать за счет собственного хозяйства. Перестанет корова давать молоко — значит, будут голодные все. Ну и что нам теперь делать, скажите? Только слушать. Слушать Завгаева, Ельцина, Черномырдина.
— Вашим семьям здесь, в Грозном, угрожают?
— Какие еще могут быть угрозы, если младший брат убит, старший прошел через фильтрационный лагерь: его вывозили в Лефортово, переломали ребра, сломали челюсть, сделав инвалидом, обменяли на какого-то полковника, и ему сейчас жить негде. У меня погибли сын и зять, у старшего брата погиб сын, у сестры — два сына. А если всех погибших в нашем роду за последнюю пару лет сосчитать — человек 40 наберется. Но я не огорчен тем, что потерял сына и племянников. Ведь они погибли на фронте, защищали свою родину и свою честь. Даже если и остальные погибнут, я не огорчусь. Я огорчусь, если они станут преступниками и наркоманами. А на все остальное плевать. Все остальное в жизни я уже видел: и войну, и нищету, и голод, и холод.
Я вернулся в Грозный в марте прошлого года. Никто вообще не ожидал, что мы сюда вернемся. И сейчас многие удивляются, увидев нас здесь. Некоторые думали, что мы давно за границей, что у нас там недвижимость, деньги на счетах. А все мое богатство — вот оно в этих развалинах. Я ведь всю жизнь проработал грузчиком и шофером. Мы ездили в Казахстан на сезонные заработки. -Летом работали, осенью возвращались, весной занимали деньги и снова уезжали. С 57-го года по кирпичику собирали эти дома. Никто из нас никогда не делал деньги из нефти или из воздуха.
Недавно я ходил к руководителю миссии ОБСЕ Тиму Гульдеману, забирал у него документы с условиями предстоящей встречи в Москве для Масхадова и Яндарбиева. Гульдеман удивился, что брат Дудаева ходит по городу без охраны. А зачем она мне? Захотят убить — обязательно убьют. Человека убить еще легче, чем муху. Все в руках Аллаха. Смерть — она ведь только один раз бывает в жизни. И боль тоже — только один раз. Так Джохар говорил.
— Он рассказывал вам о том, что за ним охотятся, пытаются убить ракетой? Сообщалось ведь, что на него таким способом несколько раз покушались.
— Как он мог рассказать? Я даже не был на похоронах. Никто из нас его тела не видел. Никто не видел эти пикирующие самолеты. Но если бы я или кто-то другой даже знал — никто бы ничего не сказал. Приедут академики, будут лазить в его могиле как жуки в навозе, изучать. Они уже несколько могил выкопали. Лучше бы его сожгли.
Я в последний раз встречался с Джохаром со 2 на 3 марта в прошлом году. Я болел, он приехал ко мне. Я его спросил: «Джохар, скажи честно, чем мы провинились?» «Знаешь, мы виноваты тем, что мы чеченцы», — сказал он. Тогда я снова спросил: «Кто виноват в этой войне?» «Я клянусь тебе Аллахом, никто не виноват, — отвечал он мне. — должно было случиться. Мы кого-то виним, потому что мы должны кого-то винить. Но никто не виноват. Так оно и должно было быть».
— Почему?
— Я тоже задал ему этот вопрос: «Почему?» А он сказал, что все уже предсказано и написано. И еще он сидел на корточках и рисовал передо мной клетки. «В этой клетке, — говорит, — находится Автурханов. Он отойдет. В следующей клетке Хаджиев. Он придет, но тоже отойдет. Дальше — Гантемиров (он его „быком“ и „толкачом“ называл). Это смелый хороший парень, но он не знает последствий — его уберут. А на самой задней клетке — Завгаев. Он обязательно придет. Он их всех перетерпит и переживет. Он — главный. Но и его уберут». А ведь тогда, в марте прошлого года, Завгаева еще и на горизонте не было. И вот он, Завгаев, прилетел сюда, и пошло! Гудермес, Новогрозненский, Центорой, Самашки, Серноводск, Гойское, Ачхой-Мартан. Все это он сделал. (Басхан имел в виду жесткие зачистки упомянутых населенных пунктов — В. Ч.).
Завгаев с Ельциным в губы целуется, — не выдержала вдруг одна из молоденьких Дудаевых. Раздался хохот. Басхан охотно откликнулся на эту реплику. Это его дело, его губы, его нос и глаза монгольские, вы — предателей любите?
— Я — нет.
— И мы тоже не любим. И Джохар предательство больше всего не любил. Но, к сожалению, в Чечне сейчас есть немало людей, которые отца с матерью продадут. И мы предупреждали его. Когда Джохар только дал согласие возглавить ОКЧН (Объединенный конгресс чеченского народа. — В. Ч.), старший брат Бекмурза отговаривал его от политической деятельности, объяснял, что народ теперь стал не тот, что прежде, и многие соратники Джохара в конце концов его подведут. И действительно: одного поставит министром — тот продастся, второго, третьего, кого ни поставишь, все предатели получаются.
— А каким вообще был Джохар Дудаев? Каким вы его знаете? Вы ведь вместе росли, вместе жили.
— Я старше его на шесть лет. И, конечно, помню его еще в люльке. Помню, как он рос, и все то, что ему пришлось вытерпеть. Мы ведь без отца росли. Отец умер в 51-м году в Казахстане на высылке, когда Джохару было шесть лет. Голодали, ели картофельные шкурки. Джохар от голода еще в 7-8 лет у матери грудь сосал, и хоть не шло у нее уже там ничего, все равно ему какая- то подпитка была. Он естественный был человек, людей жалел. И еще отличался непредсказуемостью. Поступил в университет в Орджоникидзе, начал учиться. Потом пропал куда-то, ничего никому не сказав. Мы не знали, где он, до тех пор, пока не прислал письмо. Оказалось, ушел из университета и стал курсантом Тамбовского военного летного училища. Выпустился из училища — служил под Москвой и в Иркутске. В начале 70-х годов собрался поступать в военно-воздушную академию. Но его как чеченца не пропустили. Тогда он — прямо к министру обороны Гречко и говорит: «Я хочу сдать экзамены лично вам. Чем я виноват?» Так прямо из Кремля его в академию и направили.
В 90-м году, когда его избрали председателем ОКЧН, там, в Москве, родилась идея — ты поскорее подавай в отставку — тут, мол, СССР разложился, будешь ты в Чечне полезен нам. Но он им полезным не оказался. Он решил, что должен быть полезен своему народу, а не ишачить на Россию. Он не продал свою республику ни за деньги, ни за должность.
Он еще в школе самый необыкновенный был среди всех, — подала голос жена старшего брата, Бекмурзы, не пожелавшая открыть свое имя в газете, — Джохар богатство не любил. Он любил цветы, деревья, стихи Лермонтова и Пушкина. Он говорил: «Мое богатство — мой народ». Они у нас жили до того, как мы купили им трехкомнатный полукоттедж старой, еще 57-го года постройки. Спрашиваю: «Джохар, ты почему не кушаешь ничего?» А он: «Я не могу кушать — народ голодный». И бьет себя при этом кулаками по груди. Он всегда у меня ел. Очень любил зелень: траву всякую и свежие овощи. И еще березы сажал по всему городу, по всей Чечне. Он любил красивые маленькие места.
— А как насчет выпивки?
— Курить он не курил, а пить мы пили с ним. Коньяк пили, водку пили, вино пили, — снова взял слово Басхан. — Ему нравилось у одного, у другого брата посидеть в компании, детство повспоминать. Так он отдыхал. И еще штаны закатывал и ходил везде босиком. Ему все говорили: «Не похож ты на президента». Пошутить мог своеобразно. Например, сидит на заседании парламента. А у нас спикер был Ахмадов — лысый такой. Он ему даст щелчок сзади по лысине. Тот обернется. Джохар протягивает ему растопыренную ладонь: «Угадай, каким пальцем!» Он простой был очень и в общении, и в жизни. Еще когда командиром дивизии служил, никогда не подвозил жену на служебной машине. Всегда в очередь ее стоять посылал.
— Когда ваш брат привез русскую жену, не выговаривали ему здесь за это, в Чечне?
— Конечно, выговаривали. Я сам даже говорил. Но когда уже привели старика, обвенчали их по нашим обычаям, тогда уже никто не стал протестовать. Тем более Алла сама по себе приветливая такая. Любила чеченские обычаи. Старалась мужу во всем угодить. Очень покорная была — даже, может быть, больше, чем некоторые чеченки.
— Она приняла ислам?
— Да. Она очень умная женщина.
— Джохар не рассказывал, как они с Аллой познакомились?
— Это случилось в Тамбовском военном училище, на вечере. У Аллы отец тоже военный, и он привел ее на танцы. Там Джохар ее пригласил, и в процессе танца она слушала его, и ей очень понравились его принципы в жизни.
Она его полюбила и уже больше не отставала от него, — снова под всеобщий хохот Дудаевых выдала говорливая сноха, удостоившись строгого взгляда Басхана.
— Басхан, ходили слухи, что у вашего брата была и вторая жена — молодая чеченка.
— Ерунда. Это у меня могла быть вторая жена, а у него — нет. У него времени не было. О второй жене никогда он не говорил, хотя не раз предлагали ему и молоденьких, и красавиц. Если бы он хотел, уже сто раз бы женили его. Но он всегда заявлял, что себя и свою жену уважает.
— Скажите, а в детстве что-нибудь указывало на то, что ваш брат станет таким замечательным человеком?
— Еще до его рождения один наш известный устаз Багаутдин Арсанов предсказывал нашему отцу: «Родится у тебя сын непредсказуемый. Он много будет страдать и много пользы принесет своему народу». Такие, как мой брат, раз в 300 лет рождаются. Знаете, у него ведь видения часто бывали и сны вещие. Сидит, например, в кабинете, а перед глазами возникают картины будущего. И эту войну он увидел. Старцы святые, которых давно нет, пришли к нему и предсказали весь ход войны и сказали, как ему нужно действовать. Он вообще многое видел наперед. Даже когда спать ложился, одеялом накрывал лицо. Когда спрашивали его, что он делает, почему не спит, отвечал: «Я сейчас все на свое место должен поставить, пока не замкну все в своем мозгу, не усну». Ему в сутки 15-20 минут хватало, чтобы поспать. Но зато он на месяцы вперед знал и раскрывал все московские планы.
Джохар в войну даже под бомбежкой ездил по нашим святым местам. Местные жители рассказывают, что в феврале прошлого года приезжал он в Ножай-Юртовский район, велел охране и старикам подождать его в стороне, а сам разговаривал со святыми. Охранники видели, как возник перед ним старик с белой бородой. Джохар с воздетыми руками просил: «Если нет от меня больше пользы, забери меня. Забери прямо сейчас». Старец отвечал ему что-то, но никто не слышал его слов. Потом старец исчез, а Джохар стоял один и плакал.
Он ведь свободно через любой пост проезжал, ездил по всей республике. На постах почему-то думали, что он их человек, или, может быть, не видели они его. А у нас многие удивлялись, поговаривали, что он фээскашник и работает на них, а фактически его Аллах оберегал.
— Он не подумывал о том, чтобы ввести в Чечне шариат?
— Его спрашивали, почему он не хочет ввести смертную казнь и публичные шариатские наказания. Особенно часто упрекали за это, когда в республике разгул преступности начался. Но Джохар говорил, что к шариату мы еще не готовы: если ввести его и за преступления руки-ноги рубить, то у нас половина будет безруких и безногих. А нас, чеченцев, к тому же не так уж много, и нам надо сохранить сейчас каждого человека. Поэтому он никогда и противников своих не ругал, не оскорблял, не взрывал их дома, не преследовал. Он считал их заблудшими — всех этих хаджиевых, автурхановых, гантемировых. Да и многие из этих людей бывали в наших домах. С тех пор как Джохар президентом стал, весь мир прошел через наши калитки.
— Павел Грачев не заезжал?
— Никогда в жизни Грачев не был здесь. Но Джохар, кстати, Грачева не обвинял. Он говорил, что от Грачева мало что зависит, что на него давит ФСК, а сам Грачев — за простой народ.
— Они были близко знакомы?
— Еще бы. Грачев, Громов, Шапошников — они же вместе в академиях учились, вместе прошли Афганистан.
— Про Афганистан ваш брат часто рассказывал?
— Я знаю, что он проводил там самые ответственные операции.
— Когда Джохар стал президентом Чечни, жизнь его родственников сильно изменилась, наверное?
— Когда он пришел, мы богаче не стали, когда его не было, тоже не бедствовали. Он себе никаких поблажек не делал и нам не давал. Никто из нас не работал ни на каких правительственных должностях. В таком возрасте мне было бы неприлично врать.
Однажды сын старшего брата через друзей на заправку устроился (а это у нас считается очень денежным местом). Так Джохар, когда узнал, через три дня уволил его. А другого своего племянника вообще посадил за то, что тот баловался, сделал случайный выстрел в ресторане. Тот 12 суток просидел, нам даже передачи ему не давали носить. Еле выпустить уговорили.
— И все-таки трудно поверить в то, что не приходили к вам разные люди, не просили поучаствовать в их судьбе.
— Конечно, ходили. Особенно часто к старшему брату шли, к Бекмурзе. А чем он им мог помочь? Но сплетни поползли, что носят ему деньги мешками, называли «начальником отдела кадров». Но все это вранье. Меня тоже, например, назвали в газетной статье генеральным директором департамента ликеро-водочных предприятий. А я никогда ни в департаменте не был, ни директором. Я был замдиректора ликеро-водочного завода. Это было малое предприятие. У меня был заключен договор аренды на десять лет с правом последующей приватизации. И документы сохранились. Но они у меня отняли все, посадили на мое место ставленника Гантемирова. Дали ему 2,5 миллиарда рублей на восстановительные работы, хотя там ничего восстанавливать не надо было. Деньги эти они поделили между собой. А я на сегодняшний день уже два года сижу сложа руки. Всех дудаевских снимают и не пускают никуда. Завгаев теперь даже хаджиевских, автурхановских, гантемировских начал снимать и своих ставить. Но помяните мое слово: если Москва заберет отсюда своих овчарок, в течение суток здесь установится порядок. Мы предателей, наркоманов, водку уберем, все будут работать, заниматься бизнесом, и вся республика снова станет свободной.
— Скажите, дети Джохара Дудаева где сейчас находятся?
— Старший сын воюет. Дочь уехала — у нее теперь своя семья. А младший сын — с Аллой. Они всю войну пробыли здесь.
— Вашего родственника Салмана Радуева в самом деле убили?
— Он живой, выздоровел. У него только переносицы нет — в нее пуля попала. Я горжусь таким родственником. Ну и пускай в России думают, что его больше нет. Когда он снова придет к ним, сами узнают, мертвый он или живой.
— И все-таки, Басхан, скажите по-честному, есть у вас надежда, что ваш брат жив?
— Для меня, для всех родственников и для всех тех, кто за республику болеет душой, — он всегда живой. Он еще 300 лет будет живой. Вот сейчас, когда делегация Яндарбиева должна была в Москву улетать, во всех районах такие большие митинги состоялись. Люди кричали: «Ура! Ура! Джохар! Джохар!»
Никто из нас не верит, что он мертв. И люди не верят. Часто ходят к нам, говорят: «Потерпите, скоро придет». Некоторые заявляют, что, если узнают о том, что он мертв, на себя руки наложат. И такие самоубийства были уже, — подвела финальную черту под нашим разговором с Дудаевыми жена брата Бекмурзы. А в конце, водя вашего корреспондента по разрушенным дудаевским домам, эта женщина выдала нашим читателям еще один секрет:
И зачем они только устроили эту войну? Почему не могли подождать? Ему ведь только год оставался еще быть президентом. И сам он не хотел туда больше идти. Я спрашивала его: «Пойдешь еще?» — «Ты что, — сказал он мне, — смерти моей хочешь?»
Мы постояли немного у старого орешника, который Дудаевы посадили сразу же после возвращения из ссылки. Когда первый президент Чечни был еще маленьким, он часто таскал орехи с этого дерева. Теперь орешник умер и весь почернел. Нет больше и президента Дудаева.
Подошел старший брат Бекмурза, тот самый, кто всегда отговаривал генерала стратегической авиации от политических дел.
— Бекмурза, вы догадывались, предчувствовали, что все будет именно так?
— Не предчувствовал, не догадывался. Я знал, что так будет.
«Человека убить еще легче, чем муху. Все в руках Аллаха. Смерть — она ведь только один раз бывает в жизни. И боль тоже — только один раз. Так Джохар говорил»
Еще один необычный текст, который выбивается из общего ряда моей «чеченской эпопеи» (и он тоже появился после последней поездки в Чечню), — «Сказки Чеченской войны». В нем показано иррациональное, мистическое закулисье этой войны.
Текст будет опубликован позднее.
