Очень атмосферным вышел этот разговор с Игорем Растеряевым, чьи предки жили бок о бок с Чертиновыми. Я закинул ему в ВК просьбу о встрече. И он перезвонил мне именно в тот момент, когда в первый раз слушал его песню «Дождь над Медведицей». По мне так это плач по казачеству. Прилагаю к тексту видеофрагмент нашего разговора, не вошедший в интервью, в котором Игорь Растеряев в неконцертной обстановке у себя на кухне поет не свою, а одну из старых казачьих песен, объясняя их силу и притягательность. И второй фрагмент — наигрыш «Дождя над Медведицей». Вообще я хотел проиллюстрировать это интервью подходящими по смыслу песнями и фотографиями. Но Фонтанка поступил иначе — не стала давать песни и часть фото. Публикую здесь авторскую версию. Мне кажется, в таком виде текст лучше.
В 2010 году как гром среди ясного неба на всю страну раздались звуки гармошки. 28-летний Игорь Растеряев, приехав летом из родного Питера в родной хутор Раковка, по приколу сочинил песню «Комбайнеры». Его друг Леха Ляхов по приколу записал ее на мобильник и выложил на ютуб. И оба забыли про это: за полгода у песни было всего 300 просмотров. А потом она вдруг рванула. 3а 4 дня набрала 300 тысяч просмотров и понеслась по России. Песня про сельских парней стала своеобразным ответом «Камеди клабу», «Дому-2» и засилию в стране разной гламурной швали. Все думали, что гармонист-выскочка — случайная, шальная звезда — как прогремел, так и заткнется. Но этого почему то не произошло. Написанные по приколу «Комбайнеры» всерьез изменили жизнь Игоря Растеряева. Он ушел из театра Буфф, где играл маленькие смешные роли. Игоря с его песнями почти не крутят на радио и тем более по ТВ. Но это не мешает ему собирать полные залы. Растеряеву будто какая-то незримая сила помогает.
Герои его новых клипов по большей части все те же. Это жители хутора Раковка, которые вместе с Игорем поют и пляшут. Это донская степь, залитая солнцем и кровью. В растеряевских песнях сквозь юморок тебя что-то вдруг обожжет, рубанет. Умирающий казачий мир сделал петербуржца Игоря Растеряева своим голосом. То, что начиналось, как лихая шутка, превратилось в горечь и боль, в надежду и веру русской души.
Игорь назначил встречу у себя дома на севере Петербурга, в Озерках. В 12 часов. Сказал: «Хоть встану пораньше, как человек. Может в режим войду». Мы сидели на кухне (она же спальня) его «однушки», практически лишенной мебели. Интервью Игорь совместил с завтраком. Отвечал на вопросы, жуя.
— Не припомните, при каких обстоятельствах появились на свет «Комбайнеры»? Что это был за период в жизни?
— Жил себе нормально. Работал в театре. А песня, она из меня просто взяла и вылилась. Вот так — у-у-х! Как-то очень легко написалась, наговорилась даже. Это моя четвертая песня. Но три предыдущих — не в счет. Они были матерные и писались , что себя рассмешить. А здесь подтолкнуло что то серьезное. Что-то накопившееся во мне, вдруг раз и вышло.
— Вы прямо как в сказке — проснулись знаменитым. В августе 2010-го прогремели «Комбайнеры», в сентябре уже — первый сольный концерт в одном из клубов Москвы, а в 2011-м вас, малоизвестного человека с гармошкой позвали выступать на рок-фестивале «Нашествие». Кайфовали от этого?
— Какой кайф? Только успевай поворачиваться. Первый концерт — а песен-то нет. Срочно написал еще три — «Русскую дорогу», «Казачью» и «Ромашки», спел несколько песен дяди Васи Мохова — друга моего отца из Раковки. Половину зала заполнили друзья. Я в первое время «Комбайнеров» даже петь стеснялся. Также, кстати, как и «Казачью». Считал их недоделанными. Но видимо, должна в песне быть какая-то недоделанность. Именно эти две песни собрали зашкаливающее число просмотров — миллионы.
Это сейчас у меня спокойная жизнь — съездил, выступил в Урюпинск, вернулся домой корюшку половил . Моя физия у публики уже не вызывает вопросов, сложилась своя аудитория. Предстоящими концертами уже всю осень забил. Все устаканилось. Спокойный полет. Ты понимаешь, что тебе надо, что нет. А тогда, на взлете нужно было соображать и башкой крутить — потому что запросто можно было улететь не в ту сторону. В корпоративы, в попсятину, в пошлоту, в церковный фанатизм, в ура-патриотизм или ура-казакизм.
— Несколько лет назад вы обмолвились, что на гастроли ездите в плацкартных вагонах на боковой полке.
— На верхней боковой.
— И сейчас продолжаете на ней ездить, даже когда в жизни и творчестве, как сами говорите, у вас все устаканилось?
-Обязательно. Вот с Урюпинска как раз на верхней боковой возвращался. В 6 утра проснулся сосед и начал рассказывать соседке разные интересные вещи. Например, о том что бывший министр обороны Сердюков-то — на самом деле хороший. Это они с Путиным так договорились бдительность натовцев усыпить. Чтобы те, сволочи, думали, что у нас армия разваливается и разворовывается. А сами в это время ракеты делали втихаря. Тетка слушала и говорила: «Ну дела». Это какое-то лукоморье. Где еще кроме поезда такое услышишь…
— В театре все было нормально, когда к вам песенная слава пришла?
— Да, вполне. Все что я хотел от театра, у меня было. А хотел я от него немного. Мне нравилось, что там лежит трудовая книжка. Нравился коллектив. И еще нравилось играть всяких маленьких смешных персонажей. Приказчика в спектакле «Казанова в России», Тишку в «Свадьбе Кречинского». Солдата Захара в «Жене , Женечке и Катюше».
— Это который все время что то жует?
— Да, и я тоже все время жрал, неплохо с ролью справлялся, — сказал Игорь Растеряев, доедая завтрак.
— То есть вы и без «Комбайнеров», сделавших вас знаменитым, были довольны жизнью?
— Я всегда ею доволен. И тогда, и сейчас. Мое довольство жизнью не зависит от песни «Комбайнеры».
— Почему же вы при всем вашем довольстве из театра ушли?
— Меня уволили оттуда.
— Из-за того, что много петь начали?
— Из-за того, что мало спектаклей стало. После 35 лет многие актеры уходят из театра естественным образом. Наигрываются люди. Кто-то деньги идет зарабатывать. И получается, что спектакли снимаются из репертуара — слишком многих, задействованных в них актеров приходится заменять. Причем актеров примерно одного возраста. Один, второй увольняется — спектакль реже ставят, потом и вовсе снимают. У меня в конце оставалось четыре пьесы, причем все — дубли (это когда два человека на роль). Ну и, как сейчас помню, 25 ноября 2015 года вызывают и объявляют о моем увольнении.
При этих словах за окном погремел гром.
— Опа! Первый раз слышу гром в этом году, — отвлекается Растеряев. И с интересом всматривается в небо. Впрочем тут же снова ловит нить разговора.
— Так вот уволили меня 25 ноября. Между прочим в День гармониста. И еще в день рождения моей мамы. Прихожу домой и говорю: «Мама, самый главный подарок — это время, проведенное с близкими людьми. С сегодняшнего дня я тебе буду дарить еще больше своего времени. Меня уволили. С днем рождения!» А трудовую книжку отдали 18 декабря — в день рождения папы. И я его тоже поздравил: «Папа, ты знаешь, что лучший подарок — это книга. Вот тебе моя трудовая».
За окном ливанул дождь.
— Хороший ливень, — обрадовался Растеряев.
— Дождались. Пришло ваше время.
— В каком смысле? — удивился Игорь.
— Пришло время для ваших песен. Патриотизм в обществе восторжествовал.
— Не-не -не. Ни в коем случае. Я когда «Комбайнеров» спел? В 2010 году. Что это было за время? Люди очухались после 90-х, наелись колбасы, зажили чуть побогаче в нулевые и, наконец, вспомнили об имперском величии России. Но патриотизм тогда еще не раздавался из всех щелей, из каждого утюга, как сегодня. Теперь это все поставлено на широкую пропагандистскую ногу. Мои же песни были авторским высказыванием. Это как спичку зажечь в темной комнате. А сегодня, когда вокруг софиты лупят, твоя спичка уже не видна. Наоборот, на тебя смотрят, как на придурка: чего ты ее зажег?
— Странно, что вас с вашими патриотическим песнями в политику не затянули.
— Пытались. И еще как. Мог миллионы грести. Когда мои первые песни появились, время для этого было самое подходящее. По всей стране разные выборы шли. И чтобы не вляпаться в политику, нужно было на ходу ориентироваться, соображать. Меня моя природная осторожность уберегла. Мама, правда, говорит проще: «Трусоват». (смеется). Но казаки, ведь очень осмотрительные люди. Они и в бою себя берегли. Потому что их мало было. Прежде чем какой-то маневр совершить, надо все как следует прикинуть, там-сям посмотреть.
— А откуда в вас патриотизм? Воспитали так?
— Не сказал бы. Воспитание у всех было примерно одинаковое — советское. Но не все же песни про натовцев пишут. Многим это до фонаря. Во мне же это всегда было. Я, еще начиная с 8 класса комиксы рисовал против НАТО. У родителей иногда откапываю их. Или например, картинки про наших героических рыбаков на льдине. Ничего не поменялось с 13-14 лет. Только стилистически оформилось. В силу возраста, опыта. Мне кажется, есть вещи, которые логикой не объяснить. Что родилось, то и выросло. Что-то изначально уже было в крови. Меня ведь на комбайн не сажали в детстве. Наоборот, пытались таскать без конца по разным оперным театрам. С утра до вечера.
— Петербуржца растили?
— Естественно. Я же по материнской линии коренной. Прадед, вообще был волосовский финн- ингерманландец. У нас тут в один исторический период, как известно, шведы раскочегарились — устроили русскому населению легкий геноцид. А потом очухались, что людей нет — всех побили, а территорию-то надо было держать. Вот они этих финнов и пригнали. Я нашел откуда — из восточной Финляндии. Город Куопио, крепость Савонлинна… В этом году съездил туда на машине. Специально в лесу на земле ночевал — чтобы ощутить финские корни. Но не смог — сильный дождь пошел. А в крепости Савонлинна больше всего понравился туалет с надписью по-русски «На унитаз ногами не вставать!» и зарешеченным окном, как в тюрьме. Посмотреть оттуда, через очко на Евросоюз — это сильно.
— У вас нет раздвоения личности? По матери северянин, по отцу южанин — казак. Везде хорошо себя чувствуете?
— Я фанат Питера. Никуда отсюда бы не уехал и с годами этот город еще больше во мне прорастает. Например, нравится такая погода, как сегодня. Вот сейчас солнце ушло, а может вообще не выходить. Я себя здесь великолепно и без него ощущаю. Но когда летом приезжаю на родину отца, у меня будто включается роуминг. Я сразу начинаю по южному хэкать. И без солнца уже никуда.
— Про отцовскую линию в двух словах расскажите.
— По отцу все казаки. Был хутор Растеряев. Он даже на карте 1837 года указан. Но потом туда приехал поп, и хутор переименовали в Поповский. А сейчас от него и вовсе ничего не осталось.
— Вы помимо природной осторожности, как еще в себе казачий менталитет ощущаете?
— К сожалению есть во мне какая-то неконтролируемая вспыльчивость. Нет плавного перехода к ней. Бах и все. И еще есть манера ироничного общения. Все думают, что я прикалываюсь. А я не прикалываюсь — у меня генетика такая. Казаки — они всегда вас будто немного троллят. Смешливый народ.
— Да и язык еще раньше был для обычного русского уха смешной. Например, многие слова мужского рода употреблялись в женском, глаголы смягчались «идёть», «плывёть». И когда вот на этот смешной язык еще постоянно шутки наслаиваются, кажется, что придуривается человек.
— Точно. Я лет до 10 думал, что папа мой всегда шутит. Такая у него манера разговаривать. Сказки на ночь рассказывал — про марсианина Проню, про Абракадабренка. Лепил все че хошь. Придумывал на ходу. Со мной та же история. Не все врубаются. Думают что я над ними шучу. Может и шучу. Но где-то я и всерьез шучу.
За стеной загремел перфоратор.
— Натовцы, — заметил Игорь Растеряев с улыбкой. — Мешают, не дают разговаривать.
— Думаете, они?
— Конечно. А кто же еще? Но ничего разберемся с ними.
— Вы сегодняшнюю ситуацию, когда Россия с Западом разошлась, приветствуете или нет?
— Я не приветствую, когда кто-то с кем-то расходится. Я вообще за мир во всем мире. Но что делать если мы в клещах недругов. Может это наша Голгофа, судьба? — задал Игорь с усмешкой риторический вопрос.
— Крепко вы против них, недругов настроены.
— Да уж. Но когда в Германии был на экскурсии — мне понравилось. Много чему можно у них поучиться. Например, сохранению своей культуры. У нас вот в Раковке вокзал разгромили с водокачкой. Разгромили свои — никаких натовцев не потребовалось. В Германии эту станцию бы законсервировали и открыли гостиницу, какой-нибудь выставочный центр. Потому что это был реальный вокзал 19 века. Музейный экспонат. Он бы простоял еще 300 лет. Но его разобрали на свои нужды какие-то начальники. Потом снесли водокачку. А она еще в 90-х работала. Когда поезда останавливались, мы, пацаны засовывали шланг в открытые окна и открывали воду — шутки такие детские. Купе наполнялось водой за 4 секунды, потому что напор был очень большой. Этими шлангами паровозы водой заправляли.
— Ну вот поэтому и закрыли станцию.
— Не, это не из-за нас.
— Много пьют в Раковке?
— Уже меньше. Главные адепты этого культа отъехали за последние годы. Я как-то услышал по телевизору фразу: у нас в стране стало меньше деревень, где нет асфальта. Все верно. Но не из-за того, что куда-то провели асфальт, а из-за того, что те деревни, куда его не довели — вымерли, исчезли. Остались лишь те, где он был.
— Слышал, что у вас то же были проблемы с алкоголем?
— Были. Я серьезно пил 8 лет. С 13 до 22-х.
— С 13-ти?
— Да. Доходило до угрозы жизни. Пришлось с этим расстаться. Чтобы совсем не исчезнуть.
— Мне доводилось бывать на реке Медведице. Примерно в ваших краях. Поражал контраст между красотой природы и тем как неблагополучно в такой красоте люди живут. Прямо как в фильме «Эйфория». Он про те же места? Смотрели его?
— Смотрел.
— И что скажете?
— Скажу, что места красивые. А кто снял этот фильм — не Звягинцев ли?
— Нет, хотя похоже. Примерно такое же чернушное кино. Фамилию автора позабыл (интернет напомнил фамилию — Вырыпаев) .
— Стоп. А «Левиафан» кто снял?
— А вот это уже Звягинцев.
— Очень жизненный фильм. У нас тоже Левиафан произошел. У моего соседа Володи Буравлева, которого мы в клипе «Комбайнеры» сняли, землю отобрали. Местные крутые. Все суды оказались бессильны. Сейчас на этой земле церковь строят.
— Богоугодное дело.
— Никто и не спорит. Как в «Левиафане». Только скелет кита река Медведица пока еще не вынесла. Но в этом году половодье большое. Сейчас вот вода сойдет, надо будет сходить посмотреть — может, уже лежит на берегу. Хотя, понятно, что многое в фильме утрировано. У нас в отличие от «Левиафана»никого еще не посадили. И водку мои друзья не пьют из горла.
— А как вообще дела обстоят в вашей родной Раковке, куда вас с раннего детства родители из Питера привозили на лето? В какую сторону там жизнь меняется?
— В хреновую сторону. Все развалилось почти. Население сократилось. Нет, тот народ, который там остался, стал жить получше. Теоретически. Машины появились, телевизоры. Но вряд ли это надо относить к жизни в Раковке. Скорее, в целом жизнь в стране улучшилась. Побольше продуктов стало. А если брать саму значимость Раковки, как точки на карте, то от нее уже почти ничего не осталось. Раньше там была ферма, колхоз нормальный. Работа была — сколько-то тракторов, комбайнов. Железнодорожная станция, нефтебаза, крупнейшая в Волгоградской области. Сейчас это все разрушили и растащили. Осталась школа только, да больница, где еще моя бабушка работала — но и ту грозятся закрыть. Нефтебазу уничтожили, вокзал разбили, станцию пустили под откос. Ничего теперь по большому счету в Раковке нет. Кроме 50-градусной жары.
— А речка?
— И речки тоже нет. Как и во многих других населенных пунктах Волгоградской области. У нас там в округе только один хутор Глинище стоит на реке. У меня в Глинищах фазенда. Она прямо на берегу. Отошел от дома на 40 шагов и в речку упал.
— Большой у вас в Глинищах дом?
— Нет. Не коттедж никакой. Флигелек старый. Два сруба на фундаменте под общей крышей из теса. Отец вот печку в нем сложил. Батя мой — настоящий казак. Сажает тутовые деревья, кладет русские печи.
— Как он в Питере оказался?
— Приехал учиться на художника. У меня в семье все художники. И папа, и мама, и сестра, и муж ее.
— А вы?
— Ну и я немного. Книжку вот выпустил «Волгоградской лица»- своими рисунками ее оформил. Клипы сам рисую для своих песен.
— Так это ваши рисунки? А я думал, какого-то специально нанятого художника-мультипликатора.
— Если бы еще кто-то другой рисовал, я по миру бы пошел. Дорогое это очень дело — мультики. Не от хорошей жизни они рисуются. И я бы с удовольствием этим не занимался. Но просто мы, чтобы люди про нас узнавали, вынуждены выкладывать все песни на ютуб и делать клипы. А к некоторым песням ничего кроме мультиков и не придумаешь. К сожалению. Головная боль с ними. Например, «Песня о детстве». Сейчас ведь уже не снять клип про то время. Эпоха ушла, она вот вроде бы рядом, но уже не осталось ее атрибутов. Нет, например, в Раковке больше ни одного мотоцикла «Минск» или «Восход», на которых раньше гоняли.
— А на чем ездят?
— Да на китайском ширпотребе — на скутерах, на машинах. То есть воссоздать мир который вроде вчера еще был, невозможно. Не говоря уже про время Ермака. Песня про него у меня получилась длинная. Начало эпическое. Это только нарисовать можно. Ведь рисунок открывает много возможностей. Но рисовать мультик или лепить персонажей из пластилина (как было с клипом к песне про Александра Невского) это так тяжело, что у тебя просто жизнь останавливается. Ни на что другое времени уже не остается.
— И по ночам лепили?
— Всегда лепили. Отец — тевтонцев, я — русских. За три недели сняли мультфильм. Это беспрецедентно по всем нормам. Обычно такая работа делается за 5 месяцев.
Леха Ляхов друг Игоря Растеряева с 12 лет. Москвич, он также всю жизнь с раннего детства приезжает на лето в Раковку. Леха снимает почти все клипы Растеряева. И вообще замечательно видит кадр. Все фото в этом тексте — его. Но Леха фотографирует еще и для себя. Снимает просто жизнь хутора Раковка. Вот некоторые из его раковских снимков.
— Вы сказали про уходящее время. Но ведь и песни уходят. Вот песни казачьи старые, которые еще до революции пели. Их ведь сегодня воспринимать и даже понимать тяжело.
— Их сложно воспринимать, потому что сейчас скорости другие. И мы привыкли, к другому ритму — к тынц-тынц-тынц. Как те песни рождались? Собрались несколько казаков и решили: «Давайте-ка, ребята, песню сочиним?» Нет же. Они возвращались со службы, ехали на лошадях по степи, иногда по полдня. Ехали подшофе. Ну и начинали себя развлекать. Пели о том, что на душе накопилось. Нормальная песня казачья вызывает у человека ощущение, что ему сейчас дадут в жбан. И мотив там довольно сложный. И на слух их тяжело воспринимать. Этой песне на гармошке не подыграешь. Песню, которую мне в хуторе Суботине бабки-казачки напели, я не мог выучить две недели. Но когда ты на мотоцикле «Урал» со скоростью 40 километров в час едешь один по степи и никуда не торопишься, именно такие песни тебе и просятся на душу — с полутонами, с ударениями в словах на второй слог. А сегодня скорости и проблемы другие. Люди перекормлены информацией, им нужны усилители вкуса — чтобы все было послаще, да побыстрее. Потому что надо все время куда-то бежать. Вот мы сейчас сидим, разговариваем, а у меня уже зуд, ломка: мне нужно быстренько похавать информации — вконтакт забраться, посмотреть, что мне ответили на вчерашнее сообщение. А еще в яндекс залезть — глянуть новости, хотя они лично меня никогда не коснутся. А также узнать прогноз погоды, хотя я его и так знаю, потому что с вечера смотрел. Но мозг всего этого требует. А предки-казаки ничего такого не знали, им не надо было никуда бежать, поэтому они пели длинные песни с бесконечными повторами. У них было время эти повторы смаковать.
Игорь берет гармошку и поет старую казачью песню, которую узнал от бабушек хутора Суботин.
— Фамилия Растеряев, по нынешним временам, самая казачья. Потому что казаки растеряли все, что у них было. В песне «Ермак» на этот счет много горьких, предельно жестких слов сказано. В том числе там есть двусмысленная фраза: «Я поставил на родине крест». С одной стороны это буквальное описание действия — ваш герой вкапывает дубовый крест на месте своего бывшего хутора. С другой стороны, в этих словах — признание, что казачества больше нет.
— С годами относишься к этому более спокойно. Мы родились много десятилетий спустя после Гражданской войны. Не несем ответственности за те события и не можем ничего изменить. Нельзя быть героем той войны, родившись в 80-м году в Ленинграде.
— А если бы все-таки было можно, на чьей бы стороне оказались?
— Это невозможно даже предположить. Думаю, люди, оказавшиеся тогда на чьей -то стороне, еще за месяц до этого не могли сказать, что они на ней будут. Тогда все было гораздо проще, чем нам сегодня кажется. Все зависело от каких-то сиюминутных вещей. Информированность была нулевая. Ни радио, ни интернета. Как разобраться в происходящем? Кто лучше наплел, в уши надул, на ту сторону и переходили. Многие ведь повоевали и за красных, и за белых.
— Революция и Гражданская война отразились на вашей семье. Старики что рассказывали?
— Беда в том что как таковых стариков я уже не застал. Мой отец в 11 лет в 1961 году потерял своего отца, а в 15 лет, в 1965-м — деда. Реально что-то узнать про корни семьи не удалось. Да они ничего и не рассказывали. Ни с отцовской, ни с материнской стороны. Моя бабушка, например, даже не знает, как звали ее бабушку. Я удивлялся: «Как так?». А она отвечала:»Не до этого было». И так почти в каждой семье. Не до этого было. Молодые не спрашивали, старики молчали. А теперь уже и спросить не у кого.
— По мне так самая сильная ваша песня — «Дождь над Медведицей». В ней прозвучали два кодовых для потомков казаков, но непопулярных в официальной исторической науке слова — Лиенц и геноцид.
— Эта песня получилась как красная тряпка для быка для многих ура-патриотов. Особенно для коммунистов и сталинистов. Геноцид казачества, который устроила советская власть, официально отрицается. Но он имел место быть. А Лиенц (в этом австрийском городе англичане выдали советской армии казаков, воевавших на стороне вермахта — В.Ч.) — равнозначная трагедия. С какой стороны ни посмотри. Но в песне, заметьте, я никого не укоряю. Она не про плохих казаков — пособников фашистов или плохих англичан, убивавших и выдававших на смерть ребят из первой волны эмиграции. Она — про конец эпохи. Люди, которые создали эту страну, вынуждены были на закате своей истории оказаться по ту сторону. Песня — про очень некрасивый финал казачества. «Дождь над Медведицей» — как лакмусовая бумажка для тех, кто до сих пор занимается поисками внутренних врагов. Некоторые нервно реагируют даже на фотографии казаков в клипе — думают, что это белогвардейцы. А это взятые в интернете снимки времен Первой мировой войны. Когда казаки еще были все вместе. Это последняя их общая война. После нее они разделятся на красных и белых. Плохо, что у нас и сегодня продолжают делить людей на тех и других.
— Поскольку старые казачьи песни для современного человека сложны и непонятны, думаю, для многих именно вы стали сегодня голосом этой земли.
— Если так думать про себя, очень далеко можно уехать. На Удельную или на Пряжку.
— Ну а какой смысл тогда? Сами говорите, все у вас было хорошо в жизни. Всего хватало. И вдруг бац — такие перемены. Неспроста все это. И то, что из театра увольняли вас в определенные дни, думаю, не случайно. Прямо какие-то знаки судьбы. Это донская земля вас с вашей гармошкой на сцену вытолкнула.
— Точно, — вырвалось у Игоря Растеряева, — А известность началась ровно в 30-летие. 10 августа справил день рождения, а 11-го — бабах, началась. Так получилось, земля сказала — пора! (Но тут же, будто застеснявшись произнесенных слов, Игорь обернул все в шутку, стал измененным голосом цитировать измененную фразу Александра Невского из одноименного фильма). «Пора, Вячеславович. Как ударит немец Буслая, не торопись, дай клину увязнуть…. а там всем миром и вдарим по немцу».
— Кстати о врагах. Можете как-то объяснить для себя позицию, занятую в нынешнем российско-украинском конфликте некоторыми известными рокерами — Макаревичем, Шевчуком, Гребенщиковым, которые сегодня, мягко говоря, не согласны с мнением подавляющего большинства соотечественников.
— Мой кореш, тот самый Вова Буравлев, высказался так насчет нападок на музыкантов: » Отстаньте от них со своей политикой. Они же поэты! «. Вова — пастух. Но он оказался как ни странно гораздо более толерантным, снисходительным и милосердным, чем многие более продвинутые товарищи.
— Ну а у вас у самого какое к этой войне отношение?
— Пока мы хлопали ушами, по ту сторону океана не хлопали. Такое вот отношение.
— Вы как то сказали, что философские, социальные песни хуже идут у публики, чем веселые и лихие, и все равно продолжаете их писать.
— Я пишу песни не потому что они пойдут или нет. Я не могу сесть и от головы начать что-то придумывать. Это неконтролируемый процесс. Тем и интересный, что ты не понимаешь, что там у тебя внутри спрятано. Это как исследование самого себя. Обычно, ты песню не ждал, думал о чем-то другом, а она взяла вдруг и откуда-то накатила. А бывает наоборот, вроде все готово у тебя — вот сейчас песню напишу. А она не идет.
— Слова и сюжет песен чаще рождаются из музыки, когда вы сидите и что-то на гармошке подбираете?
— Почти всегда так и происходит. В этом случае ты еще не написав стихи, уже знаешь сколько песня продлится. В нее осталось только слова вколотить. А вот наоборот музыку на стихи положить тяжело очень. Возьмем все ту же песню про Александра Невского. Прикольный стишок на диване лежа написался, чтобы себя повеселить и потом уже был положен на музыку. Ну так и песня в результате получилась длинная и однообразная. А если бы музыка сперва родилась, она изначально не дала бы песне быть длиной.
Раздался звонок в дверь. Первая мысль — это натовцы. Игорь пошел открывать. За дверью стоял какой-то мужик с известием: «Приглашаем всех соседей на новоселье»
Растеряев немного растерялся и приглашению приятно удивился. Но ненадолго. «Приглашаем на открытие нового магазина», — пояснил мужик. Игорь деликатно его выпроводил. И вернулся на кухню.
— Мрак. А я-то подумал, нормальный сосед, наконец, появился.
— Давно здесь живете?
— Это квартира моей бабушки. Ей 86 лет, за ней нужен уход, поэтому она переехала к моим родителям. Отец позавчера из Раковки вернулся. Сейчас с внучкой уехал гулять.
— С вашей дочкой?
— Нет, с дочкой моей сестры.
— А у вас?
— Не пока. У меня, как у геолога: легче найти алмазы , чем любовь.
— Расскажите тогда о своей гармошке?
— У меня их восемь. Но смотря что гармошкой считать. Концертных — всего три. А вот эта, например, (Игорь поднял с пола из угла минигармошечку) маленькая легкая. Под нее мелодии подбирать хорошо. Но петь под такую неудобно. Высокий строй у нее. И даже те гармошки, которые делали мне на заказ, сейчас без дела стоят. Я на них не играю практически на концертах. Потому что, оказывается, нельзя гармошку заказывать. Надо чтобы она на слух ложилась. Ведь даже гармошки, что собраны одними и теми же людьми в одном и том же цеху, звучат по-разному. А самую первую гармошку я в 2008 году в комиссионке купил.
— Зачем?
— Чтобы себя и всех остальных веселить. Увидел как-то у нас в театральном институте, как пацаны на гармошке играли. Понравилось. Стал сам мелодии подбирать. На гитаре то я играл. А гитарные аккорды легко переложить на гармошечные.
— Почему не баян?
— Баян тяжелее, сложнее — в нем много кнопок. От него какой-то академичностью веет. А гармошка она — э-эхх! Есть в ней что-то окопное, крокодилГенное.
— Судьбы ваших друзей по театру, по училищу театральному как в основном сложились?
— У кого как . Кто-то нормально работает. Кум мой Саня Стекольников ушел в кино. В » Универе» снимается. Живет себе прекрасно. Один фильм уже снял, премию получил за него. Ну а кто-то расстался с профессией.
— Вы тоже расстались?
— Да по большому счету нет. Что такое моя профессия? Публичное представление. А когда ты выходишь на сцену концерт играть — это ведь тоже самое. Ты и автор песни, и ее режиссер. По сути тот же театр.
— Как ваши театральные друзья к вам сегодня относятся? Вы ведь очень популярны, хотя и не признаны. Завидуют?
— Не замечал. Да и чему тут завидовать?
— Ну как? Вы даже в мир рок-музыки со своей гармошкой умудрились войти. На «Нашествиях» выступали. Общались с гуру русского рока.
— Да ни с кем я не общался. Ну поговорил с Шевчуком, с которым мы в Германии выступали на одном фестивале. Ну с Горшком успел пару раз перемолвиться. Я не склонен лезть с разговорами к людям, на песнях которых вырос. Мой круг общения не изменился — это до сих пор мои одноклассники и бывшие коллеги по театру. И еще я благодаря гастролям по всей стране с разным народом перезнакомился. Но это не звезды, а самые обычные люди. А из мира рок-музыки меня также и убрали легко, как позвали в него. На «Нашествие» больше не приглашают. Но с другой стороны, кто сказал, что передо мной задача стоит ездить на «Нашествие». Да и они раньше как-то без гармошек существовали. Я бы за этот фестиваль из-за своего отсутствия в нем переживать не стал. Так же как и за Театр Буфф. Все у них хорошо.
— А у вас?
— И у меня все неплохо.
— И это при том, что вас до сих пор не крутят не по телевизору, ни по радио.
— Почему? По радио крутят. На Гоп FM.
-???
— Это радио гопников.
— Гопники не в счет. А так без них вы сегодня, почти подпольный певец.
— Я не подпольный, а надпольный. У меня же 15-й этаж. Я отсюда контролирую весь Приморский район Петербурга, включая башню Лахта-центра. ( Игорь встал и с гордостью подошел к окну. Вид из него, действительно, открывается замечательный. Ничего, что на новостройки, но зато какой простор! Не захочешь — песню сочинишь).
— Как складываются ваши взаимоотношения со зрителями? Какая атмосфера в зале во время концерта вам больше по душе?
— Тут все от зала зависит. Клуб, где под твою музыку люди прыгают, получше конечно. Если же это так называемая «сидячка» — зал, где зрители сидят и просто молча на тебя смотрят, то порой не поймешь, чего они себе думают. Зачастую потом выясняется что им понравилось, и они просто внимательно тебя слушали. Но меня, как артиста, который раньше играл маленькие комедийные роли, и для которого все мерилось моментальной реакцией зрителей ( засмеялись или нет), это все равно немного напрягает. А с другой стороны, когда ты рассказываешь про дождь над Медведицей, это и не предполагает прыжков в зале. Эту песню надо внимательно слушать, что люди и делают. Да и отличаются они друг от друга. Для меня раньше, что Сибирь, что Урал — все к востоку от Волги — примерно одинаково было. А сейчас, когда всю Россию изъездил с гастролями, уже понимаешь разницу. Я ведь везде уже практически побывал. Страну посмотрел и узнал.
— Ну и как страна?
— Страна хорошая!
Читайте текст о казаках-некрасовцах, последних представителях допетровской Руси, которые 250 лет сохраняли себя на чужбине, чтобы потеряться, наконец, вернувшись на Родину.
250 лет без России
Очень атмосферным вышел этот разговор с Игорем Растеряевым, чьи предки жили бок о бок с Чертиновыми. Я закинул ему в ВК просьбу о встрече. И он перезвонил мне именно в тот момент, когда в первый раз слушал его песню «Дождь над Медведицей». По мне так это плач по казачеству. Прилагаю к тексту видеофрагмент нашего разговора, не вошедший в интервью, в котором Игорь Растеряев в неконцертной обстановке у себя на кухне поет не свою, а одну из старых казачьих песен, объясняя их силу и притягательность. И второй фрагмент — наигрыш «Дождя над Медведицей». Вообще я хотел проиллюстрировать это интервью подходящими по смыслу песнями и фотографиями. Но Фонтанка поступил иначе — не стала давать песни и часть фото. Публикую здесь авторскую версию. Мне кажется, в таком виде текст лучше.
В 2010 году как гром среди ясного неба на всю страну раздались звуки гармошки. 28-летний Игорь Растеряев, приехав летом из родного Питера в родной хутор Раковка, по приколу сочинил песню «Комбайнеры». Его друг Леха Ляхов по приколу записал ее на мобильник и выложил на ютуб. И оба забыли про это: за полгода у песни было всего 300 просмотров. А потом она вдруг рванула. 3а 4 дня набрала 300 тысяч просмотров и понеслась по России. Песня про сельских парней стала своеобразным ответом «Камеди клабу», «Дому-2» и засилию в стране разной гламурной швали. Все думали, что гармонист-выскочка — случайная, шальная звезда — как прогремел, так и заткнется. Но этого почему то не произошло. Написанные по приколу «Комбайнеры» всерьез изменили жизнь Игоря Растеряева. Он ушел из театра Буфф, где играл маленькие смешные роли. Игоря с его песнями почти не крутят на радио и тем более по ТВ. Но это не мешает ему собирать полные залы. Растеряеву будто какая-то незримая сила помогает.
Герои его новых клипов по большей части все те же. Это жители хутора Раковка, которые вместе с Игорем поют и пляшут. Это донская степь, залитая солнцем и кровью. В растеряевских песнях сквозь юморок тебя что-то вдруг обожжет, рубанет. Умирающий казачий мир сделал петербуржца Игоря Растеряева своим голосом. То, что начиналось, как лихая шутка, превратилось в горечь и боль, в надежду и веру русской души.
Игорь назначил встречу у себя дома на севере Петербурга, в Озерках. В 12 часов. Сказал: «Хоть встану пораньше, как человек. Может в режим войду». Мы сидели на кухне (она же спальня) его «однушки», практически лишенной мебели. Интервью Игорь совместил с завтраком. Отвечал на вопросы, жуя.
— Не припомните, при каких обстоятельствах появились на свет «Комбайнеры»? Что это был за период в жизни?
— Жил себе нормально. Работал в театре. А песня, она из меня просто взяла и вылилась. Вот так — у-у-х! Как-то очень легко написалась, наговорилась даже. Это моя четвертая песня. Но три предыдущих — не в счет. Они были матерные и писались , что себя рассмешить. А здесь подтолкнуло что то серьезное. Что-то накопившееся во мне, вдруг раз и вышло.
— Вы прямо как в сказке — проснулись знаменитым. В августе 2010-го прогремели «Комбайнеры», в сентябре уже — первый сольный концерт в одном из клубов Москвы, а в 2011-м вас, малоизвестного человека с гармошкой позвали выступать на рок-фестивале «Нашествие». Кайфовали от этого?
— Какой кайф? Только успевай поворачиваться. Первый концерт — а песен-то нет. Срочно написал еще три — «Русскую дорогу», «Казачью» и «Ромашки», спел несколько песен дяди Васи Мохова — друга моего отца из Раковки. Половину зала заполнили друзья. Я в первое время «Комбайнеров» даже петь стеснялся. Также, кстати, как и «Казачью». Считал их недоделанными. Но видимо, должна в песне быть какая-то недоделанность. Именно эти две песни собрали зашкаливающее число просмотров — миллионы.
Это сейчас у меня спокойная жизнь — съездил, выступил в Урюпинск, вернулся домой корюшку половил . Моя физия у публики уже не вызывает вопросов, сложилась своя аудитория. Предстоящими концертами уже всю осень забил. Все устаканилось. Спокойный полет. Ты понимаешь, что тебе надо, что нет. А тогда, на взлете нужно было соображать и башкой крутить — потому что запросто можно было улететь не в ту сторону. В корпоративы, в попсятину, в пошлоту, в церковный фанатизм, в ура-патриотизм или ура-казакизм.
— Несколько лет назад вы обмолвились, что на гастроли ездите в плацкартных вагонах на боковой полке.
— На верхней боковой.
— И сейчас продолжаете на ней ездить, даже когда в жизни и творчестве, как сами говорите, у вас все устаканилось?
-Обязательно. Вот с Урюпинска как раз на верхней боковой возвращался. В 6 утра проснулся сосед и начал рассказывать соседке разные интересные вещи. Например, о том что бывший министр обороны Сердюков-то — на самом деле хороший. Это они с Путиным так договорились бдительность натовцев усыпить. Чтобы те, сволочи, думали, что у нас армия разваливается и разворовывается. А сами в это время ракеты делали втихаря. Тетка слушала и говорила: «Ну дела». Это какое-то лукоморье. Где еще кроме поезда такое услышишь…
— В театре все было нормально, когда к вам песенная слава пришла?
— Да, вполне. Все что я хотел от театра, у меня было. А хотел я от него немного. Мне нравилось, что там лежит трудовая книжка. Нравился коллектив. И еще нравилось играть всяких маленьких смешных персонажей. Приказчика в спектакле «Казанова в России», Тишку в «Свадьбе Кречинского». Солдата Захара в «Жене , Женечке и Катюше».
— Это который все время что то жует?
— Да, и я тоже все время жрал, неплохо с ролью справлялся, — сказал Игорь Растеряев, доедая завтрак.
— То есть вы и без «Комбайнеров», сделавших вас знаменитым, были довольны жизнью?
— Я всегда ею доволен. И тогда, и сейчас. Мое довольство жизнью не зависит от песни «Комбайнеры».
— Почему же вы при всем вашем довольстве из театра ушли?
— Меня уволили оттуда.
— Из-за того, что много петь начали?
— Из-за того, что мало спектаклей стало. После 35 лет многие актеры уходят из театра естественным образом. Наигрываются люди. Кто-то деньги идет зарабатывать. И получается, что спектакли снимаются из репертуара — слишком многих, задействованных в них актеров приходится заменять. Причем актеров примерно одного возраста. Один, второй увольняется — спектакль реже ставят, потом и вовсе снимают. У меня в конце оставалось четыре пьесы, причем все — дубли (это когда два человека на роль). Ну и, как сейчас помню, 25 ноября 2015 года вызывают и объявляют о моем увольнении.
При этих словах за окном погремел гром.
— Опа! Первый раз слышу гром в этом году, — отвлекается Растеряев. И с интересом всматривается в небо. Впрочем тут же снова ловит нить разговора.
— Так вот уволили меня 25 ноября. Между прочим в День гармониста. И еще в день рождения моей мамы. Прихожу домой и говорю: «Мама, самый главный подарок — это время, проведенное с близкими людьми. С сегодняшнего дня я тебе буду дарить еще больше своего времени. Меня уволили. С днем рождения!» А трудовую книжку отдали 18 декабря — в день рождения папы. И я его тоже поздравил: «Папа, ты знаешь, что лучший подарок — это книга. Вот тебе моя трудовая».
За окном ливанул дождь.
— Хороший ливень, — обрадовался Растеряев.
— Дождались. Пришло ваше время.
— В каком смысле? — удивился Игорь.
— Пришло время для ваших песен. Патриотизм в обществе восторжествовал.
— Не-не -не. Ни в коем случае. Я когда «Комбайнеров» спел? В 2010 году. Что это было за время? Люди очухались после 90-х, наелись колбасы, зажили чуть побогаче в нулевые и, наконец, вспомнили об имперском величии России. Но патриотизм тогда еще не раздавался из всех щелей, из каждого утюга, как сегодня. Теперь это все поставлено на широкую пропагандистскую ногу. Мои же песни были авторским высказыванием. Это как спичку зажечь в темной комнате. А сегодня, когда вокруг софиты лупят, твоя спичка уже не видна. Наоборот, на тебя смотрят, как на придурка: чего ты ее зажег?
— Странно, что вас с вашими патриотическим песнями в политику не затянули.
— Пытались. И еще как. Мог миллионы грести. Когда мои первые песни появились, время для этого было самое подходящее. По всей стране разные выборы шли. И чтобы не вляпаться в политику, нужно было на ходу ориентироваться, соображать. Меня моя природная осторожность уберегла. Мама, правда, говорит проще: «Трусоват». (смеется). Но казаки, ведь очень осмотрительные люди. Они и в бою себя берегли. Потому что их мало было. Прежде чем какой-то маневр совершить, надо все как следует прикинуть, там-сям посмотреть.
— А откуда в вас патриотизм? Воспитали так?
— Не сказал бы. Воспитание у всех было примерно одинаковое — советское. Но не все же песни про натовцев пишут. Многим это до фонаря. Во мне же это всегда было. Я, еще начиная с 8 класса комиксы рисовал против НАТО. У родителей иногда откапываю их. Или например, картинки про наших героических рыбаков на льдине. Ничего не поменялось с 13-14 лет. Только стилистически оформилось. В силу возраста, опыта. Мне кажется, есть вещи, которые логикой не объяснить. Что родилось, то и выросло. Что-то изначально уже было в крови. Меня ведь на комбайн не сажали в детстве. Наоборот, пытались таскать без конца по разным оперным театрам. С утра до вечера.
— Петербуржца растили?
— Естественно. Я же по материнской линии коренной. Прадед, вообще был волосовский финн- ингерманландец. У нас тут в один исторический период, как известно, шведы раскочегарились — устроили русскому населению легкий геноцид. А потом очухались, что людей нет — всех побили, а территорию-то надо было держать. Вот они этих финнов и пригнали. Я нашел откуда — из восточной Финляндии. Город Куопио, крепость Савонлинна… В этом году съездил туда на машине. Специально в лесу на земле ночевал — чтобы ощутить финские корни. Но не смог — сильный дождь пошел. А в крепости Савонлинна больше всего понравился туалет с надписью по-русски «На унитаз ногами не вставать!» и зарешеченным окном, как в тюрьме. Посмотреть оттуда, через очко на Евросоюз — это сильно.
— У вас нет раздвоения личности? По матери северянин, по отцу южанин — казак. Везде хорошо себя чувствуете?
— Я фанат Питера. Никуда отсюда бы не уехал и с годами этот город еще больше во мне прорастает. Например, нравится такая погода, как сегодня. Вот сейчас солнце ушло, а может вообще не выходить. Я себя здесь великолепно и без него ощущаю. Но когда летом приезжаю на родину отца, у меня будто включается роуминг. Я сразу начинаю по южному хэкать. И без солнца уже никуда.
— Про отцовскую линию в двух словах расскажите.
— По отцу все казаки. Был хутор Растеряев. Он даже на карте 1837 года указан. Но потом туда приехал поп, и хутор переименовали в Поповский. А сейчас от него и вовсе ничего не осталось.
— Вы помимо природной осторожности, как еще в себе казачий менталитет ощущаете?
— К сожалению есть во мне какая-то неконтролируемая вспыльчивость. Нет плавного перехода к ней. Бах и все. И еще есть манера ироничного общения. Все думают, что я прикалываюсь. А я не прикалываюсь — у меня генетика такая. Казаки — они всегда вас будто немного троллят. Смешливый народ.
— Да и язык еще раньше был для обычного русского уха смешной. Например, многие слова мужского рода употреблялись в женском, глаголы смягчались «идёть», «плывёть». И когда вот на этот смешной язык еще постоянно шутки наслаиваются, кажется, что придуривается человек.
— Точно. Я лет до 10 думал, что папа мой всегда шутит. Такая у него манера разговаривать. Сказки на ночь рассказывал — про марсианина Проню, про Абракадабренка. Лепил все че хошь. Придумывал на ходу. Со мной та же история. Не все врубаются. Думают что я над ними шучу. Может и шучу. Но где-то я и всерьез шучу.
За стеной загремел перфоратор.
— Натовцы, — заметил Игорь Растеряев с улыбкой. — Мешают, не дают разговаривать.
— Думаете, они?
— Конечно. А кто же еще? Но ничего разберемся с ними.
— Вы сегодняшнюю ситуацию, когда Россия с Западом разошлась, приветствуете или нет?
— Я не приветствую, когда кто-то с кем-то расходится. Я вообще за мир во всем мире. Но что делать если мы в клещах недругов. Может это наша Голгофа, судьба? — задал Игорь с усмешкой риторический вопрос.
— Крепко вы против них, недругов настроены.
— Да уж. Но когда в Германии был на экскурсии — мне понравилось. Много чему можно у них поучиться. Например, сохранению своей культуры. У нас вот в Раковке вокзал разгромили с водокачкой. Разгромили свои — никаких натовцев не потребовалось. В Германии эту станцию бы законсервировали и открыли гостиницу, какой-нибудь выставочный центр. Потому что это был реальный вокзал 19 века. Музейный экспонат. Он бы простоял еще 300 лет. Но его разобрали на свои нужды какие-то начальники. Потом снесли водокачку. А она еще в 90-х работала. Когда поезда останавливались, мы, пацаны засовывали шланг в открытые окна и открывали воду — шутки такие детские. Купе наполнялось водой за 4 секунды, потому что напор был очень большой. Этими шлангами паровозы водой заправляли.
— Ну вот поэтому и закрыли станцию.
— Не, это не из-за нас.
— Много пьют в Раковке?
— Уже меньше. Главные адепты этого культа отъехали за последние годы. Я как-то услышал по телевизору фразу: у нас в стране стало меньше деревень, где нет асфальта. Все верно. Но не из-за того, что куда-то провели асфальт, а из-за того, что те деревни, куда его не довели — вымерли, исчезли. Остались лишь те, где он был.
— Слышал, что у вас то же были проблемы с алкоголем?
— Были. Я серьезно пил 8 лет. С 13 до 22-х.
— С 13-ти?
— Да. Доходило до угрозы жизни. Пришлось с этим расстаться. Чтобы совсем не исчезнуть.
— Мне доводилось бывать на реке Медведице. Примерно в ваших краях. Поражал контраст между красотой природы и тем как неблагополучно в такой красоте люди живут. Прямо как в фильме «Эйфория». Он про те же места? Смотрели его?
— Смотрел.
— И что скажете?
— Скажу, что места красивые. А кто снял этот фильм — не Звягинцев ли?
— Нет, хотя похоже. Примерно такое же чернушное кино. Фамилию автора позабыл (интернет напомнил фамилию — Вырыпаев) .
— Стоп. А «Левиафан» кто снял?
— А вот это уже Звягинцев.
— Очень жизненный фильм. У нас тоже Левиафан произошел. У моего соседа Володи Буравлева, которого мы в клипе «Комбайнеры» сняли, землю отобрали. Местные крутые. Все суды оказались бессильны. Сейчас на этой земле церковь строят.
— Богоугодное дело.
— Никто и не спорит. Как в «Левиафане». Только скелет кита река Медведица пока еще не вынесла. Но в этом году половодье большое. Сейчас вот вода сойдет, надо будет сходить посмотреть — может, уже лежит на берегу. Хотя, понятно, что многое в фильме утрировано. У нас в отличие от «Левиафана»никого еще не посадили. И водку мои друзья не пьют из горла.
— А как вообще дела обстоят в вашей родной Раковке, куда вас с раннего детства родители из Питера привозили на лето? В какую сторону там жизнь меняется?
— В хреновую сторону. Все развалилось почти. Население сократилось. Нет, тот народ, который там остался, стал жить получше. Теоретически. Машины появились, телевизоры. Но вряд ли это надо относить к жизни в Раковке. Скорее, в целом жизнь в стране улучшилась. Побольше продуктов стало. А если брать саму значимость Раковки, как точки на карте, то от нее уже почти ничего не осталось. Раньше там была ферма, колхоз нормальный. Работа была — сколько-то тракторов, комбайнов. Железнодорожная станция, нефтебаза, крупнейшая в Волгоградской области. Сейчас это все разрушили и растащили. Осталась школа только, да больница, где еще моя бабушка работала — но и ту грозятся закрыть. Нефтебазу уничтожили, вокзал разбили, станцию пустили под откос. Ничего теперь по большому счету в Раковке нет. Кроме 50-градусной жары.
— А речка?
— И речки тоже нет. Как и во многих других населенных пунктах Волгоградской области. У нас там в округе только один хутор Глинище стоит на реке. У меня в Глинищах фазенда. Она прямо на берегу. Отошел от дома на 40 шагов и в речку упал.
— Большой у вас в Глинищах дом?
— Нет. Не коттедж никакой. Флигелек старый. Два сруба на фундаменте под общей крышей из теса. Отец вот печку в нем сложил. Батя мой — настоящий казак. Сажает тутовые деревья, кладет русские печи.
— Как он в Питере оказался?
— Приехал учиться на художника. У меня в семье все художники. И папа, и мама, и сестра, и муж ее.
— А вы?
— Ну и я немного. Книжку вот выпустил «Волгоградской лица»- своими рисунками ее оформил. Клипы сам рисую для своих песен.
— Так это ваши рисунки? А я думал, какого-то специально нанятого художника-мультипликатора.
— Если бы еще кто-то другой рисовал, я по миру бы пошел. Дорогое это очень дело — мультики. Не от хорошей жизни они рисуются. И я бы с удовольствием этим не занимался. Но просто мы, чтобы люди про нас узнавали, вынуждены выкладывать все песни на ютуб и делать клипы. А к некоторым песням ничего кроме мультиков и не придумаешь. К сожалению. Головная боль с ними. Например, «Песня о детстве». Сейчас ведь уже не снять клип про то время. Эпоха ушла, она вот вроде бы рядом, но уже не осталось ее атрибутов. Нет, например, в Раковке больше ни одного мотоцикла «Минск» или «Восход», на которых раньше гоняли.
— А на чем ездят?
— Да на китайском ширпотребе — на скутерах, на машинах. То есть воссоздать мир который вроде вчера еще был, невозможно. Не говоря уже про время Ермака. Песня про него у меня получилась длинная. Начало эпическое. Это только нарисовать можно. Ведь рисунок открывает много возможностей. Но рисовать мультик или лепить персонажей из пластилина (как было с клипом к песне про Александра Невского) это так тяжело, что у тебя просто жизнь останавливается. Ни на что другое времени уже не остается.
— И по ночам лепили?
— Всегда лепили. Отец — тевтонцев, я — русских. За три недели сняли мультфильм. Это беспрецедентно по всем нормам. Обычно такая работа делается за 5 месяцев.
Леха Ляхов друг Игоря Растеряева с 12 лет. Москвич, он также всю жизнь с раннего детства приезжает на лето в Раковку. Леха снимает почти все клипы Растеряева. И вообще замечательно видит кадр. Все фото в этом тексте — его. Но Леха фотографирует еще и для себя. Снимает просто жизнь хутора Раковка. Вот некоторые из его раковских снимков.
— Вы сказали про уходящее время. Но ведь и песни уходят. Вот песни казачьи старые, которые еще до революции пели. Их ведь сегодня воспринимать и даже понимать тяжело.
— Их сложно воспринимать, потому что сейчас скорости другие. И мы привыкли, к другому ритму — к тынц-тынц-тынц. Как те песни рождались? Собрались несколько казаков и решили: «Давайте-ка, ребята, песню сочиним?» Нет же. Они возвращались со службы, ехали на лошадях по степи, иногда по полдня. Ехали подшофе. Ну и начинали себя развлекать. Пели о том, что на душе накопилось. Нормальная песня казачья вызывает у человека ощущение, что ему сейчас дадут в жбан. И мотив там довольно сложный. И на слух их тяжело воспринимать. Этой песне на гармошке не подыграешь. Песню, которую мне в хуторе Суботине бабки-казачки напели, я не мог выучить две недели. Но когда ты на мотоцикле «Урал» со скоростью 40 километров в час едешь один по степи и никуда не торопишься, именно такие песни тебе и просятся на душу — с полутонами, с ударениями в словах на второй слог. А сегодня скорости и проблемы другие. Люди перекормлены информацией, им нужны усилители вкуса — чтобы все было послаще, да побыстрее. Потому что надо все время куда-то бежать. Вот мы сейчас сидим, разговариваем, а у меня уже зуд, ломка: мне нужно быстренько похавать информации — вконтакт забраться, посмотреть, что мне ответили на вчерашнее сообщение. А еще в яндекс залезть — глянуть новости, хотя они лично меня никогда не коснутся. А также узнать прогноз погоды, хотя я его и так знаю, потому что с вечера смотрел. Но мозг всего этого требует. А предки-казаки ничего такого не знали, им не надо было никуда бежать, поэтому они пели длинные песни с бесконечными повторами. У них было время эти повторы смаковать.
Игорь берет гармошку и поет старую казачью песню, которую узнал от бабушек хутора Суботин.
— Фамилия Растеряев, по нынешним временам, самая казачья. Потому что казаки растеряли все, что у них было. В песне «Ермак» на этот счет много горьких, предельно жестких слов сказано. В том числе там есть двусмысленная фраза: «Я поставил на родине крест». С одной стороны это буквальное описание действия — ваш герой вкапывает дубовый крест на месте своего бывшего хутора. С другой стороны, в этих словах — признание, что казачества больше нет.
— С годами относишься к этому более спокойно. Мы родились много десятилетий спустя после Гражданской войны. Не несем ответственности за те события и не можем ничего изменить. Нельзя быть героем той войны, родившись в 80-м году в Ленинграде.
— А если бы все-таки было можно, на чьей бы стороне оказались?
— Это невозможно даже предположить. Думаю, люди, оказавшиеся тогда на чьей -то стороне, еще за месяц до этого не могли сказать, что они на ней будут. Тогда все было гораздо проще, чем нам сегодня кажется. Все зависело от каких-то сиюминутных вещей. Информированность была нулевая. Ни радио, ни интернета. Как разобраться в происходящем? Кто лучше наплел, в уши надул, на ту сторону и переходили. Многие ведь повоевали и за красных, и за белых.
— Революция и Гражданская война отразились на вашей семье. Старики что рассказывали?
— Беда в том что как таковых стариков я уже не застал. Мой отец в 11 лет в 1961 году потерял своего отца, а в 15 лет, в 1965-м — деда. Реально что-то узнать про корни семьи не удалось. Да они ничего и не рассказывали. Ни с отцовской, ни с материнской стороны. Моя бабушка, например, даже не знает, как звали ее бабушку. Я удивлялся: «Как так?». А она отвечала:»Не до этого было». И так почти в каждой семье. Не до этого было. Молодые не спрашивали, старики молчали. А теперь уже и спросить не у кого.
— По мне так самая сильная ваша песня — «Дождь над Медведицей». В ней прозвучали два кодовых для потомков казаков, но непопулярных в официальной исторической науке слова — Лиенц и геноцид.
— Эта песня получилась как красная тряпка для быка для многих ура-патриотов. Особенно для коммунистов и сталинистов. Геноцид казачества, который устроила советская власть, официально отрицается. Но он имел место быть. А Лиенц (в этом австрийском городе англичане выдали советской армии казаков, воевавших на стороне вермахта — В.Ч.) — равнозначная трагедия. С какой стороны ни посмотри. Но в песне, заметьте, я никого не укоряю. Она не про плохих казаков — пособников фашистов или плохих англичан, убивавших и выдававших на смерть ребят из первой волны эмиграции. Она — про конец эпохи. Люди, которые создали эту страну, вынуждены были на закате своей истории оказаться по ту сторону. Песня — про очень некрасивый финал казачества. «Дождь над Медведицей» — как лакмусовая бумажка для тех, кто до сих пор занимается поисками внутренних врагов. Некоторые нервно реагируют даже на фотографии казаков в клипе — думают, что это белогвардейцы. А это взятые в интернете снимки времен Первой мировой войны. Когда казаки еще были все вместе. Это последняя их общая война. После нее они разделятся на красных и белых. Плохо, что у нас и сегодня продолжают делить людей на тех и других.
— Поскольку старые казачьи песни для современного человека сложны и непонятны, думаю, для многих именно вы стали сегодня голосом этой земли.
— Если так думать про себя, очень далеко можно уехать. На Удельную или на Пряжку.
— Ну а какой смысл тогда? Сами говорите, все у вас было хорошо в жизни. Всего хватало. И вдруг бац — такие перемены. Неспроста все это. И то, что из театра увольняли вас в определенные дни, думаю, не случайно. Прямо какие-то знаки судьбы. Это донская земля вас с вашей гармошкой на сцену вытолкнула.
— Точно, — вырвалось у Игоря Растеряева, — А известность началась ровно в 30-летие. 10 августа справил день рождения, а 11-го — бабах, началась. Так получилось, земля сказала — пора! (Но тут же, будто застеснявшись произнесенных слов, Игорь обернул все в шутку, стал измененным голосом цитировать измененную фразу Александра Невского из одноименного фильма). «Пора, Вячеславович. Как ударит немец Буслая, не торопись, дай клину увязнуть…. а там всем миром и вдарим по немцу».
— Кстати о врагах. Можете как-то объяснить для себя позицию, занятую в нынешнем российско-украинском конфликте некоторыми известными рокерами — Макаревичем*, Шевчуком, Гребенщиковым* (*признаны ИНОАГЕНТАМИ), которые сегодня, мягко говоря, не согласны с мнением подавляющего большинства соотечественников.
— Мой кореш, тот самый Вова Буравлев, высказался так насчет нападок на музыкантов: » Отстаньте от них со своей политикой. Они же поэты! «. Вова — пастух. Но он оказался как ни странно гораздо более толерантным, снисходительным и милосердным, чем многие более продвинутые товарищи
— Ну а у вас у самого какое к этой войне отношение?
— Пока мы хлопали ушами, по ту сторону океана не хлопали. Такое вот отношение.
— Вы как то сказали, что философские, социальные песни хуже идут у публики, чем веселые и лихие, и все равно продолжаете их писать.
— Я пишу песни не потому что они пойдут или нет. Я не могу сесть и от головы начать что-то придумывать. Это неконтролируемый процесс. Тем и интересный, что ты не понимаешь, что там у тебя внутри спрятано. Это как исследование самого себя. Обычно, ты песню не ждал, думал о чем-то другом, а она взяла вдруг и откуда-то накатила. А бывает наоборот, вроде все готово у тебя — вот сейчас песню напишу. А она не идет.
— Слова и сюжет песен чаще рождаются из музыки, когда вы сидите и что-то на гармошке подбираете?
— Почти всегда так и происходит. В этом случае ты еще не написав стихи, уже знаешь сколько песня продлится. В нее осталось только слова вколотить. А вот наоборот музыку на стихи положить тяжело очень. Возьмем все ту же песню про Александра Невского. Прикольный стишок на диване лежа написался, чтобы себя повеселить и потом уже был положен на музыку. Ну так и песня в результате получилась длинная и однообразная. А если бы музыка сперва родилась, она изначально не дала бы песне быть длиной.
Раздался звонок в дверь. Первая мысль — это натовцы. Игорь пошел открывать. За дверью стоял какой-то мужик с известием: «Приглашаем всех соседей на новоселье»
Растеряев немного растерялся и приглашению приятно удивился. Но ненадолго. «Приглашаем на открытие нового магазина», — пояснил мужик. Игорь деликатно его выпроводил. И вернулся на кухню.
— Мрак. А я-то подумал, нормальный сосед, наконец, появился.
— Давно здесь живете?
— Это квартира моей бабушки. Ей 86 лет, за ней нужен уход, поэтому она переехала к моим родителям. Отец позавчера из Раковки вернулся. Сейчас с внучкой уехал гулять.
— С вашей дочкой?
— Нет, с дочкой моей сестры.
— А у вас?
— Не пока. У меня, как у геолога: легче найти алмазы , чем любовь.
— Расскажите тогда о своей гармошке?
— У меня их восемь. Но смотря что гармошкой считать. Концертных — всего три. А вот эта, например, (Игорь поднял с пола из угла минигармошечку) маленькая легкая. Под нее мелодии подбирать хорошо. Но петь под такую неудобно. Высокий строй у нее. И даже те гармошки, которые делали мне на заказ, сейчас без дела стоят. Я на них не играю практически на концертах. Потому что, оказывается, нельзя гармошку заказывать. Надо чтобы она на слух ложилась. Ведь даже гармошки, что собраны одними и теми же людьми в одном и том же цеху, звучат по-разному. А самую первую гармошку я в 2008 году в комиссионке купил.
— Зачем?
— Чтобы себя и всех остальных веселить. Увидел как-то у нас в театральном институте, как пацаны на гармошке играли. Понравилось. Стал сам мелодии подбирать. На гитаре то я играл. А гитарные аккорды легко переложить на гармошечные.
— Почему не баян?
— Баян тяжелее, сложнее — в нем много кнопок. От него какой-то академичностью веет. А гармошка она — э-эхх! Есть в ней что-то окопное, крокодилГенное.
— Судьбы ваших друзей по театру, по училищу театральному как в основном сложились?
— У кого как . Кто-то нормально работает. Кум мой Саня Стекольников ушел в кино. В » Универе» снимается. Живет себе прекрасно. Один фильм уже снял, премию получил за него. Ну а кто-то расстался с профессией.
— Вы тоже расстались?
— Да по большому счету нет. Что такое моя профессия? Публичное представление. А когда ты выходишь на сцену концерт играть — это ведь тоже самое. Ты и автор песни, и ее режиссер. По сути тот же театр.
— Как ваши театральные друзья к вам сегодня относятся? Вы ведь очень популярны, хотя и не признаны. Завидуют?
— Не замечал. Да и чему тут завидовать?
— Ну как? Вы даже в мир рок-музыки со своей гармошкой умудрились войти. На «Нашествиях» выступали. Общались с гуру русского рока.
— Да ни с кем я не общался. Ну поговорил с Шевчуком, с которым мы в Германии выступали на одном фестивале. Ну с Горшком успел пару раз перемолвиться. Я не склонен лезть с разговорами к людям, на песнях которых вырос. Мой круг общения не изменился — это до сих пор мои одноклассники и бывшие коллеги по театру. И еще я благодаря гастролям по всей стране с разным народом перезнакомился. Но это не звезды, а самые обычные люди. А из мира рок-музыки меня также и убрали легко, как позвали в него. На «Нашествие» больше не приглашают. Но с другой стороны, кто сказал, что передо мной задача стоит ездить на «Нашествие». Да и они раньше как-то без гармошек существовали. Я бы за этот фестиваль из-за своего отсутствия в нем переживать не стал. Так же как и за Театр Буфф. Все у них хорошо.
— А у вас?
— И у меня все неплохо.
— И это при том, что вас до сих пор не крутят не по телевизору, ни по радио.
— Почему? По радио крутят. На Гоп FM.
-???
— Это радио гопников.
— Гопники не в счет. А так без них вы сегодня, почти подпольный певец.
— Я не подпольный, а надпольный. У меня же 15-й этаж. Я отсюда контролирую весь Приморский район Петербурга, включая башню Лахта-центра. ( Игорь встал и с гордостью подошел к окну. Вид из него, действительно, открывается замечательный. Ничего, что на новостройки, но зато какой простор! Не захочешь — песню сочинишь).
— Как складываются ваши взаимоотношения со зрителями? Какая атмосфера в зале во время концерта вам больше по душе?
— Тут все от зала зависит. Клуб, где под твою музыку люди прыгают, получше конечно. Если же это так называемая «сидячка» — зал, где зрители сидят и просто молча на тебя смотрят, то порой не поймешь, чего они себе думают. Зачастую потом выясняется что им понравилось, и они просто внимательно тебя слушали. Но меня, как артиста, который раньше играл маленькие комедийные роли, и для которого все мерилось моментальной реакцией зрителей ( засмеялись или нет), это все равно немного напрягает. А с другой стороны, когда ты рассказываешь про дождь над Медведицей, это и не предполагает прыжков в зале. Эту песню надо внимательно слушать, что люди и делают. Да и отличаются они друг от друга. Для меня раньше, что Сибирь, что Урал — все к востоку от Волги — примерно одинаково было. А сейчас, когда всю Россию изъездил с гастролями, уже понимаешь разницу. Я ведь везде уже практически побывал. Страну посмотрел и узнал.
— Ну и как страна?
— Страна хорошая!
Читайте текст о казаках-некрасовцах, последних представителях допетровской Руси, которые 250 лет сохраняли себя на чужбине, чтобы потеряться, наконец, вернувшись на Родину.
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
«Серый кардинал» Кремля рассказал о том, что ждет Россию
«Курсы выживания» в Сертолово как зеркало военной реформы министра Сердюкова